— О чем ты? — с набитым ртом решила уточнить.
— Ты знаешь, — не отпуская моей руки, Реми сел чуть ближе, чтобы мне было удобнее положить на его плечо свою голову. — Это своего красавчика ты можешь обманывать сколько хочешь, а я прекрасно видел, что в тот день ты не спала. Ты все слышала, Ксю, я знаю. И не хочу настраивать тебя против Лероя, но его слова меня напугали. Он ведет какую-то свою игру. Сам или с твоим отцом. Мне хочется, чтобы решения ты принимала сама, а не под их давлением. По сути же неважно, кто примет или не примет твоего ребенка, главное, чтобы ты любила его и без угрызения совести могла смотреть ему в глаза.
— Реми, да с чего вы все взяли, что я беременна? Ну смешно же! К врачу я только послезавтра. Зачем раньше времени думать о том, чего, возможно, и нет?
— Ксю, милая моя, — Реми положил контейнеры на край скамейки и обнял меня. — Ты только что отказалась от безумно вкусных безешек и уплетаешь четвертую профитролину с уткой, которую терпеть не можешь. Ты беременна, Ксю. Тут и врач не нужен. И я уверен, что будет мальчик. Копия своего отца.
С того момента, как я потеряла сознание, прошел всего день. Один день, который перевернул во мне все. Догадка, что где-то внутри, возможно, бьется сердечко моего малыша, дарила чувство необычайной легкости и непередаваемого счастья. Сомнения и страхи моментально отошли на задний план, стоило мне только представить свою кроху, так похожую или похожего на своего папу. Даже злость на Тимура и отчаяние испарились в один миг. Нет, конечно, я его не простила. Хотя бы потому, что в этом он и не нуждался. Даже стало забавно, что он со своей ненавистью и желанием мне отомстить, сделал меня самой счастливой, не подозревая об этом!
Было ощущение, что с меня сняли душную пелену и я смогла рассмотреть мир по- новому. Яркий, красочный, невообразимо красивый! Я хотела подарить его весь своему малышу. И, конечно, морить себя голодом или сидеть в четырех стенах стало для меня сродни преступлению. Именно поэтому, сейчас я гуляла с Реми и грелась под все еще теплым осенним солнцем.
Меня не тревожили больше мысли о своей ненужности или одиночестве. Я вдруг стала казаться себе цельной и вполне счастливой. Единственное, что беспокоило меня в данный момент, так это то, что я действительно слышала разговор Реми и Лероя в своей комнате, после того как ушел врач. И совру, если скажу, что поведение Лероя не показалось мне странным. По сути мы с ним совершенно чужие люди. И то, что почти месяц мы живем под одной крышей, не делало нас даже друзьями. Порой его чрезмерная забота обо мне сильно напрягала, но обычно я списывала все на указания отца. Оберегать меня — его работа. Не больше! Именно так я всегда и думала. Всегда, но не сейчас.
— Когда ты уезжаешь в Ле-Ман? — я решила сменить тему, чтобы не портить ни свое настроение, ни Реми.
— Уже завтра, — печально выдохнул парень. — Месье Томази перенес сроки. Почти на три недели, Ксю. Я так не хочу тебя оставлять одну.
В Ле-Ман открывался новый ресторан и часть своих учеников шеф-повар Томази отправлял туда на стажировку. Для Реми это был уникальный шанс не только набраться опыта в высокой кухне, но и получить отличный старт. Поэтому, как бы сильно меня не печалила предстоящая разлука с ним, я постаралась не подавать вида.
— Все будет хорошо, не переживай. Просто звони иногда, — прижалась к нему чуть крепче, а тот молча кивнул.
***
— Ну, что сказал врач? — я не успела шагнуть из кабинета доктора Орея в коридор, как взъерошенный Лерой налетел на меня с расспросами. В моем ребенке он определенно видел угрозу нашей безопасности.
— Я беременна, Лерой, — спокойно ответила ему. — У меня будет ребенок от Тимура.
Эта новость уже не была столь ошарашивающей и внезапной. Нет. Теперь я просто перестала сомневаться. Врач подтвердил, что скоро я стану мамой.
И мне совсем не показалось, что при упоминании имени Черниговского в контексте моей беременности у Лероя промелькнул нездоровый блеск в глазах. Неужели ненависть Горского была настолько заразна?
— И что ты решила? Еще не поздно сделать аборт? Здесь, во Франции они разрешены? Если нет, то…
— Ты в своем уме?! — крайне резко рявкнула на него, чтобы он перестал нести чушь, а саму затрясло. Нервное напряжение последних дней похоже нашло выход. — Никогда! Слышишь меня? Я никогда не убью своего ребенка! И никому не позволю!
Я совершенно забыла, что находилась в больнице, где все старались вести себя тихо и говорить шепотом. Но слова Лероя не оставляли выбора. Какое он имел право даже заикаться об этом? Я вышла из кабинета счастливая и окрыленная, а он умудрился все испортить. Тембр моего голоса становился все выше, а выражение лица все агрессивнее. Я шагнула в сторону Лероя и, уткнувшись указательным пальцем в его грудь, продолжила гневно высказываться.
— Мне наплевать кто его отец, мне совершенно безразлично отношение к этому факту Горского, твое, да вообще любое! Это мой ребенок! И ты больше никогда не посмеешь говорить мне такие вещи!
— Qu'est-ce qui se passe ? Oh! Mademoiselle Mironova! Vous avez tous bien? — на мой крик из кабинета выбежал месье Орей. Заметив меня, он тут же перешел на английский, прекрасно зная, что французским я не владею. — Я же вам только что сказал, что вам нельзя волноваться. Совсем нельзя. А вы, месье Лерой, следите, чтобы ваша невеста была предельно спокойна, если не хотите навредить своему ребенку.
Слова врача в купе с въевшимися под кожу словами Лероя окончательно подорвали мое равновесие
— Он, — с новой силой тыкая пальцем в Лероя, прорычала я. — Он мне не жених! Это раз! И он уж точно не отец моего малыша! Это два!
Врач недоуменно посмотрел на меня, потом на Лероя, а затем, взмахнув руками, ушел обратно в свой кабинет, лишь пробубнив себе под нос:
— Я предупредил. Дело за вами.
Молча, развернувшись на пятках, я быстрым шагом полетела прочь из этого места. Сейчас, как никогда, мне хотелось побыть одной. Но Лерой этого не понимал. Как верный пес, он не отставал от меня ни на шаг.
— Прости меня, — повторял он на ходу. — Прости!
3. Монстр
— Я просто был уверен, что ты ненавидишь Черниговского. Только и всего! Переживал, что тебе больно будет смотреть на ребенка, а видеть перед глазами его предательство.
Мы сидели на заднем сидении такси и смотрели каждый в свое окно. Лерой начал внезапно, а мне хотелось заткнуть уши.
— Тебе всего 18. Первая любовь. Первые сильные чувства, но они пройдут. Уже через год ты и не вспомнишь о нем. А ребенок — это навсегда! Понимаешь?
Наплевав на правила приличия, я заткнула уши руками и уперлась головой в колени. Я хотела тишины. Он был не прав. Во всем.
Теплая ладонь коснулась моей спины.
— Прости, я опять говорю не то. Прости!
— Я люблю его, Лерой. Люблю, — сквозь проступившие слезы попыталась донести до него простую истину. — Он обманул меня, растоптал, обидел. Мне больно! Мне до жути больно! Я разваливаюсь от этой боли на кусочки и не могу себя собрать. Я заставляю себя дышать, так сильно его безразличие душит меня. Я не могу спать, потому что стоит мне закрыть глаза, я снова возвращаюсь в ту квартиру и вижу его с ней. Среди всех лиц прохожих я постоянно ищу его, поэтому стараюсь никуда не выходить. Ты не представляешь, насколько мучительно убеждаться из раза в раз, что он меня не ищет, что он не жалеет, что потерял меня, что он никогда меня не любил.
В салоне повисло молчание. Лерой не ожидал от меня откровенности, а я, переведя дыхание, продолжила:
— Но я все равно его люблю. Разве можно разлюбить человека только за то, что он не любит тебя? Как объяснить глупому сердцу кого можно любить, а кого нет? Да и разве оно способно услышать голос разума? Ты считаешь, что я могу видеть только его предательство, но ты ошибаешься. Глядя на своего малыша, я буду вспоминать, что однажды была самой счастливой. Я не дура, Лерой! Я всегда знала, что мы — слишком шаткое понятие. Знала, что мы расстанемся рано или поздно. Слишком многое было против нас. Да, возможно, нас и не было никогда. Но, Лерой, я даже не мечтала, что со мной навсегда останется его частичка. Частичка нашей любви, пусть даже только моей любви! Я никогда не откажусь от этого ребенка! Никогда!
