— Наверное, это к лучшему, — прерывает она. — Я не думаю, что ВР — это твое место.
Я ощетиниваюсь и встаю прямее.
Она ухмыляется.
— Я имею в виду… это место не для детей.
— Мария, перестань. Не будь сукой, — вклинивается Энджи.
Мария смеется.
— Я не сука. Я просто говорю. Что, если он там? Ты можешь себе представить? У нее будет травма на всю жизнь от того, что она находится в одном здании с ним, и она побежит домой, чтобы рассказать папе.
Я поднимаю подбородок.
— Моего папы даже нет в городе.
Она качает головой, ее губы истончились.
— Значит, твоя няня.
Раздражение проникает в мое нутро, и необходимость доказать, что она не права, заставляет меня принять решение, срывая слова с языка. Я смотрю на Энджи.
— Я согласна.
— Да! — Энджи хлопает в ладоши.
Глаза Марии сверкают.
— Надеюсь, ты справишься.
— Дай мне передохнуть, Мария. С ней все будет в порядке. Это бар, а не секс-клуб, — насмехается Энджи, прежде чем повернуться ко мне. — Не слушай ее. Кроме того, мы идем туда только для того, чтобы она могла попытаться привлечь внимание своего таинственного мужчины.
— Я привлеку его внимание.
Энджи наклонила голову.
— Он даже не знает о твоем существовании, девочка.
— Моя удача должна измениться в какой-то момент.
Мария пожимает плечами.
Смущение заставляет меня вскинуть брови.
По лицу Марии ползет медленная ухмылка, а в глазах Энджи появляется тоскливый взгляд.
— О Крюке.
2. ДЖЕЙМС
— У нас есть новое предложение.
Я наливаю двойную порцию Basil Hayden (виски) в хрустальный стакан, добавляю один кубик льда и наслаждаюсь вкусом, прежде чем повернуться лицом к Ру.
— Я не знал, что мы принимаем новые предложения.
Он пожимает плечами, зажигает конец сигары и делает затяжку.
— Нет. Но я бизнесмен, а у этой компании огромный потенциал.
Его голос звучит приглушенно, когда он говорит, затягиваясь табаком, но годы впитывания его слов как Евангелия позволяют легко понять его.
Руфус — известный миру как Ру — единственный человек в моей жизни, достойный моего доверия. Он спас меня от ада, и я никогда не смогу отплатить ему за это. Но любезность распространяется только на него, что осложняет ситуацию, когда он решает ввести в нашу операцию новых людей.
С возрастом он стал безрассудным.
— Однажды твоя неспособность отказываться от потенциальных возможностей приведет к тому, что тебя убьют, — говорю я ему.
Его глаза сужаются.
— Я не намерен умирать и оставлять свое наследство британцу.
Я ухмыляюсь. Все это в любом случае мое, просто он не хочет говорить об этом вслух. Не хочет признавать, что ученик превзошел мастера; что он держит бразды правления только потому, что я ему это позволяю. Это было правдой с того момента, как восемь лет назад, в день, когда мне исполнилось восемнадцать, кровь моего дяди пролилась под моей рукой. Я выпотрошил его, как никчемную рыбу, а затем тем же лезвием разрезал стейк за ужином, не позволяя никому усомниться, почему мои пальцы окрашены в красный цвет.
Ру может и носит титул босса, но все они боятся только меня.
Поставив бокал на край стола, я сажусь в одно из кресел с мягкой спинкой.
— Твоя смертность — это не то, о чем я люблю шутить.
Иногда я действительно верю, что Ру считает себя неприкасаемым. Это делает его небрежным. Он слишком легко доверяет. Позволяет людям подходить слишком близко. К счастью, у него есть я, и я вонжу свой нож глубоко в живот любому, кто попытается что-то сделать, а после буду наслаждаться тем, как жизнь вытекает из их глаз, а кровь капает мне на руки.
Думаю, когда ты пережил то, что пережил я, ты быстро понимаешь, что бессмертие дается только через воспоминания людей.
Ру наклоняется вперед, положив сигару в богато украшенную пепельницу на углу стола.
— Тогда слушай внимательно. У нас есть кое-кто, кто заинтересован в позиции нашего нового партнера, — Ру усмехается. — Хочет расширить нашу дистрибуцию. Запустить наш пикси в новые уголки вселенной.
— Очаровательно, — я смахиваю ворсинки со своего пиджака. — Кто это? — спрашиваю я, чисто чтобы успокоить его.
Я не заинтересован в привлечении кого-то нового. Мы использовали нашего нынешнего наркоторговца в течение последних трех лет, и я лично проверил его. Я видел, как он потел в своей одежде, наблюдая за погрузкой нашей пикси-пыли в самолет, спрятанной в ящиках с омарами. Сидел рядом с ним в кабине пилота весь полет, вертел в пальцах лезвие моего крюка, пока он мочился от нервов.
Если вы хотите обеспечить чью-то преданность, вы должны убедиться, что они понимают, почему вы этого заслуживаете. И я убедился, что люди понимают, что конец моего крюка ранит сильнее, когда человек, владеющий им, получает удовольствие от причинения боли.
Ру вытирает рот рукой.
— Слышал о самолетах NevAirLand?
Я застываю на месте, кровь в моих венах леденеет. Я совершенно уверен, что никогда не упоминал это название, особенно Ру.
— Не могу сказать, что слышал.
Моя челюсть подрагивает.
— Ну, ты, наверное, единственный, — Ру смеется. — Владелец, Питер Майклз, только что переехал сюда.
Мое сердце ударяется о ребра. Как я мог пропустить это?
— Оу?
Ру кивает.
— Он ищет новых приключений, — он улыбается, его слегка кривые зубы сверкают. — Будет справедливо, если мы поприветствуем его должным образом, позволим ему узнать, как здесь все устроено.
Мои руки дергаются от ярости, которая вспыхивает во мне всякий раз, когда я слышу имя Питера Майклза. Я протягиваю руку и беру свой стакан, крепко сжимаю кристалл,
