Этот гребаный голос.
Я отпиваю остатки своего напитка, нуждаясь в жидкой храбрости, и бросаю взгляд вперед, чтобы увидеть Кайла, сидящего через несколько табуретов от меня. В отличие от меня, он переоделся из своей рабочей одежды во что-то более удобное. Красная фланелевая рубашка из буйволиной шерсти покрывает его плечи, а откинутая назад кепка скрывает его волосы.
— Если это не мой любимый засранец, — отвечаю я и провожу языком по губам, чтобы уловить остатки алкоголя. Чтобы иметь с ним дело, мне нужно быть как можно более пьяной.
— О, любимый? Мне это нравится. — Он подмигивает, встает и идет в мою сторону, хотя я не подаю виду, что хочу компанию. — Может быть, я пройду путь до твоей любимой шлюхи.
Я закатываю глаза.
— Беру свои слова обратно. Просто засранец, убери приставку.
Его запах и близость втягивают меня в кайф сильнее, чем что-либо за баром.
— Чего ты хочешь, Кайл?
Он ухмыляется — знак того, что он пришел, чтобы поиздеваться надо мной.
— Не ожидал, что ты покажешься на людях сегодня вечером.
— Отвали.
— Ты надралась, — констатирует он.
Я бросаю на него взгляд.
— А ты мудак. Умный, с твоими очень разумными открытиями, но все равно определенно мудак.
Он опирается локтем на барную стойку и наклоняется к ней, стоя лицом ко мне.
— Мудак и шлюха — твои любимые слова в словаре?
— Только когда речь идет о тебе.
Он кладет ладонь на свою грудь.
— О, я польщен, что у меня есть особое место в твоих мыслях.
— Отвали.
— И вот ты снова думаешь обо мне.
— Чего ты хочешь? — повторяю я. — Ты хочешь ткнуть мне в лицо моей дерьмовой жизнью? — Я делаю паузу. — Подожди, а почему ты здесь? Разве не все и их чертова нарядная собака присутствуют на дурацкой свадьбе обманщиков?
Его глаза встречаются с моими с юмором.
— Разве ты не должна быть там, возражая?
— Я тебя ненавижу, — ворчу я.
— Хорошо. — Он отставляет свое пиво и садится на сиденье рядом с моим, как будто мое оскорбление было приглашением.
— Итак, что ты делаешь? — Почему я постоянно спрашиваю его об этом?
— Я доставляю тебе удовольствие своим обществом, чтобы помочь проветрить голову, — говорит он так, словно это так же очевидно, как номер моего социального страхования.
Я поднимаю свой пустой стакан.
— Я уже нашла решение. Иди, досаждай другой бедной душе. — Я не удивляюсь, когда он устраивается поудобнее.
— Знаешь, что будет еще лучше? — спрашивает он.
Я поднимаю свой стакан.
— Разбить этот стакан, а потом отколоть тебе член осколком?
— Черт, ты жестока. — Его внимание переключается с меня на бармена, Малики. Он выкрикивает заказ картошки фри и воды.
Малики кивает в ответ, а затем передает заказ на кухню. Малики владеет пабом «Даун Хоум» и настоял на том, что сегодня все напитки за его счет, когда я села за барную стойку.
Кайл молчит, потягивая свое пиво, а я играю со своим бокалом, сомневаясь, стоит ли заказывать еще одну водку, которую я едва могу выпить.
Что он здесь делает?
Он больше не говорит, пока Малики не ставит картошку фри и воду на барную стойку, и они оказываются передо мной. Я вопросительно смотрю на Кайла, и он берет жареную картошку, а затем протягивает одну мне.
— Ешь, пьянчужка, — требует он. — И пей воду, если не хочешь завтра получить похмелье и не хочешь проспать. Это было бы неприятным началом моего дня, если бы я не мог раздражать твою задницу, наслаждаясь кофе.
Я сужаю на него глаза, но откусываю конец жареной картошки. Он прав, но я не хочу ему в этом признаваться. Когда я доедаю картошку, он наливает кетчуп на бок корзины и придвигает ее ближе ко мне. Мой желудок урчит. Раньше у меня не было аппетита, и я проработала весь обед и ужин.
Он берет несколько картофелин фри, и мы едим в тишине, пока его высокомерный голос не прорывается наружу.
— О, мы едим вместе, Филдгейн, — поддразнивает он. — Считай, что это наше первое свидание. Я потрахаюсь?
Я вздрогнула от его замечания. Меня тошнит от этого больше, чем от алкоголя и разбитого сердца вместе взятых. Он должен был затронуть нашу историю, зная, что сегодня для меня и так ад.
Я бросаю жареную картошку обратно, устав от его игр.
— Ты забыл, что это случилось много лет назад?
Игривость на его лице сменяется сожалением.
— Хлоя.
Я вытираю руки, удаляя соль с кончиков пальцев, и подталкиваю к нему корзину с картошкой фри.
— Оставь это. Я не хочу думать об этом сегодня вечером. У меня достаточно тревожных воспоминаний, чтобы выпить. Мне не нужно еще одно в моем списке.
Он откидывается назад и берет еще одну картошку.
— Я не против. Я бы тоже предпочел не говорить об этом, если только ты не дашь мне шанс объясниться.
— Твердое нет.
Он берет воду и протягивает ее мне.
— Как насчет того, чтобы произнести тост?
Я беру его, нахмурившись. По крайней мере, он меняет тему.
— Нет.
Он хватает меня за запястье, тянет мою руку вверх, и моя вода соприкасается с его пивом.
— Что если мы выпьем за придурков?
— Тогда за тебя.
Он пожимает плечами.
— Я больше думал о твоем бывшем, но я приму твои словесные оскорбления, потому что я хороший парень. — Он ставит свой бокал, чтобы снова опереться локтем на барную стойку, и переключает свое внимание на меня. — Но почему ты расстроена? Говорят, ты изменила Кенту до того, как он переспал с Лейси.
— Изменила? — Я усмехаюсь. Я устала от того, что Кент использует это как оправдание своей неверности. — Я с трудом верю, что это измена, когда это с самой собой.
Его голова качается в сторону, и он моргает в замешательстве.
— Прости, что?
Я хочу замолчать, но алкоголь заставляет меня защищаться.
— Я изменила Кенту с самой собой.
Его губы кривятся в лукавой улыбке.
— Объясни, пожалуйста.
Вот дерьмо, Хлоя. Отмени признание. Чертово признание.
Признание, выливающееся из моего рта несколько секунд спустя, сообщает мне, что я больше не достаточно трезва, чтобы принимать ответственные решения.
— Он поймал меня, эээ… когда я доставляла себе удовольствие… ну, знаешь… выполняла его работу. — Я произношу слова медленно, запинаясь.
Его рот открывается в тот же момент, когда он опрокидывает свой напиток локтем. Я никогда раньше не видела его таким взволнованным. Я улыбаюсь, понимая, что застала его врасплох.
Он смотрит на меня с интересом.
— Ты хочешь сказать, что он разозлился на тебя за то, что ты играла со своей киской? — Он ухмыляется. — Черт, я думал, что я собственник.
— Не говори так, — ворчу я, желая поскорее уйти от этого разговора. К сожалению, я уверена, что не смогу даже слезть с табурета, не упав на лицо.
Он хватает салфетку и приводит себя в порядок.
— Значит, он называет тебя изменщицей за то, что ты сама себя трахнула?
Я отвожу взгляд.
— Да.
Половина его тела сползает с сиденья, когда он придвигается ближе.
— Не могла бы ты рассказать подробности того, что произошло, чтобы я мог определить, прав ли он?
Я прижимаюсь к нему в его собственном пространстве.
— Я рассказала тебе подробности.
— Ты ни хрена не рассказала мне подробности. Это было с твоей рукой? Секс-игрушкой? — Он откидывает голову назад и стонет. — Черт, это сделает мою ночь.
Я поднимаю руку вверх, когда румянец смущения заливает мои щеки.
— О Боже, я не буду рассказывать это тебе.
Он проводит языком по своим губам.
— Ну же, — умоляет он. — Дай моему воображению что-то приятное, о чем я смогу думать, когда буду сидеть дома с рукой вокруг своего члена.
Боже мой.
Я закрываю глаза и тяну за воротник своей кофточки, внезапно сгорая.
Он говорит, что будет дрочить на все, в чем я признаюсь?
— Я не расскажу тебе никаких подробностей. Я не хочу вести с тобой непринужденный разговор, тем более о моей сексуальной жизни. — Я пихаю его плечом. — И не говори при мне о том, что у тебя рука на члене.
