и развернулась, уставившись на мужчину. Она тут же прокляла разницу в росте, из-за которой ей приходилось задирать голову, глядя на него. — Вы меня не знаете.
— И слава Богу.
— Вы… вы…
— Какое красноречие, — насмешливо добавил он. — Убирайтесь отсюда. И забудьте о своем материале. Если что-то просочится в сеть — я подам на вас в суд.
Ей стало мерзко за саму себя, за то, что она не нашла, что ему ответить. Чувство стыда все еще ломало ее пополам, а обида сжимала сердце в тиски.
Черт, черт, черт!
Единственное, о чем Аня думала, пока Лёлик спешил увести ее на улицу — только бы не заплакать. Он не увидит, как она плачет.
Вот так все и произошло.
Тогда, едва доехав до города, они с Лёликом разругались прямо у дверей квартиры. И все его слова были справедливыми.
О том, что она постоянно влипает в неприятности, и по большей части это из-за Ани многие их проекты проваливались. Из-за того, что она не умела тормозить и вечно лезла куда не следует. Из-за того, что не могла держать язык за зубами, огрызалась и была слишком гордой.
«С друзьями так не поступают», — хотела сказать она, но от обиды горело горло. Лёлик впихнул рюкзак с вещами в Анины руки, а потом в придачу котенка и, не сказав ни слова, закрыл перед ее носом дверь.
Игорь Майков справлялся со стрессом по-своему. Нет, не курил, голодно хватая никотиновые порции зудящим от ярости горлом. Не давился крепким алкоголем и не вызывал проститутку для злого секса на одну ночь.
У Майкова был свой способ — немного нестандартный для мужчины, но очень действенный и проверенный годами. В моменты особой злости Игорь вынимал из морозилки готовое тесто и делал пирог. Иногда, если позволяло время — разминал мясной фарш с луком и хлебом и лепил пельмени, но чаще — пирог.
Когда злость была легкой, быстро проходящей — пирог был с ягодами или джемом.
Если его доводили с чувством и основательно — рыбный с морковью.
Когда же от злости клокотало в груди, и кровь приливала к глазам, Игорь готовить мясной пирог огромных размеров, расфасовывал его по пакетам, а потом ел в течение целой недели.
Сегодня был именно день мясного пирога, ведь после того, как впервые в жизни в его мастерскую вломилась, ему захотелось вынести оттуда все картины и заняться уборкой. Вычистить, выскоблить, чтобы не осталось намека на присутствие этой девчонки. Потому что входить туда не позволялось никому, а тем более вот так — нагло, без позволения.
Это девчонка разозлила его и вывела из себя, и после того, как они ушли, Игорь подивился собственной выдержке. Сейчас он жалел, что не заставил ее дрожать от страха, когда вышвыривал за порог. Ему стоило применить больше силы, больше давления.
Вика всегда говорит, что Игорю с его взглядом и мускулами впору работать коллектором. Она говорит это в шутку, подкалывая его, но с каждым разом эта шутка начинает казаться ему вполне обоснованной.
Он разделил тесто на две половины, одну отложил в сторону, а вторую разместил в середине стола, немного присыпав мукой — чтобы не прилипало. Плавными движениями он начал раскатывать тесто, напрягая руки.
Это успокаивало. В детстве Игорь смотрел, как это делает мама, и успокаивался. Его завораживало то, как ее сильные руки давили на скалку, делая из безобразного комка теста тоненькие, аккуратные пластины. Это и было первым толчком, после которого он решил заниматься искусством. Мама стала катализатором, создавшим для него мир, наполненный красотой, что спрятана в привычных вещах: в запахе раскаляющейся духовки, в тонких пластах теста, в россыпи муки на полу…
Были и другие моменты, которые приблизили его к искусству, но все это было позже — в школе, в университете и после. Но мама дала всему этому начало, и Игорь был очень благодарен ей за это.
Когда пирог отправился в духовку, в дверь постучали.
Игорь посмотрел на часы. Был поздний вечер, за окном стемнело, и сильный ветер швырял снег из стороны в сторону. Он не слышал скрипа тормозов Викиной машины, а никто другой в такое время к нему не приезжал.
Игорь быстро ополоснул руки и поспешил открыть дверь.
И через секунду закрыл ее в возмущении.
— Шутишь что ли? — спросил он скорее сам у себя, потому что человек за дверью вряд ли слышал его.
Стук повторился, а вместе с ним появился голос.
— Откройте, мне нужно с вами поговорить, — тихо, почти робко. Если не прислушиваться, то можно подумать, что это мышь скребется на крыльце.
Игорь набрал воздуха в легкие и попытался при помощи задержки дыхания усмирить гнев. А ведь только успокоился — что теперь, второй пирог готовить?
— Убирайтесь, или я вызову полицию.
— Мне некуда идти!
Нет, ну это уже совсем наглость. Игорь рывком распахнул дверь и уставился на замерзшую глазастую девчонку сверху вниз. Днем, при свете и с макияжем, она казалась немного старше, сейчас же Игорь был уверен, что перед ним вчерашняя школьница — усыпанная снегом шапка сползла на глаза, шарф покрылся инеем, руки в порванных перчатках сцеплены в замок — видимо, так теплее.
— Что вам нужно? Я неясно выразился?
— Я знаю, что вы злитесь, но мне больше некуда идти. Из-за вас меня выгнали из квартиры, я осталась на улице, и…
Игорю стало смешно.
— Из-за меня?! Может быть в следующий раз заберетесь ко мне в спальню через окно и обвините меня в излишней грубости?
Ему хотелось схватить ее за воротник и встряхнуть как следует, чтобы вместе со снегом осыпалась на землю природная наглость.
Девчонка моргнула и сдвинула шарф вниз. Игорь увидел ее посиневшие от холода губы и подумал, что она приехала не на такси — следов у дороги не было. В такое время сюда ходит только электричка, а от станции топать больше километра…
Сумасшедшая.
— Мне некуда идти, — повторила она.
Игорь оперся плечом о косяк. Он не собирался уступать, эта девчонка слишком много о себе думает.
— Позвоните друзьям. Родным. Мне плевать кому — это не мое дело.
Она взглянула на него так, словно Игорь был исчадьем ада. Потом спохватилась, отвернулась и, опустив острый взгляд в пол, пробормотала:
— У меня только сестра, а она… К ней… В общем, к ней нельзя, потому что там племянник, у него аллергия на кошек.
Игорь помотал головой.
— На кошек?
И тут откуда-то из-под
