под его взглядом встают волоски.
— Выучила испанский?
— Вроде того, — киваю, продолжая смотреть в спинку переднего кресла.
— Вроде того? Римма сказала, что никого не знает, кто бы владел языком лучше.
— Она преувеличила. Но моих знаний должно быть достаточно для выполнения поставленных задач.
Мы ещё не взлетели, но мне кажется, что у меня заложены уши.
— Условия она тебе озвучила?
— Да. Твоя секретарша утром прислала документы на подпись. Наталья Визян — твоя же секретарша?
— Да, она. Всё верно.
Киваю, надеясь завершить разговор. Ну хотя бы на время. Мне нужна передышка, чтобы прислушаться, как там тот зверёк в непроницаемой металлической коробке в груди. Не начал ли царапаться наружу. Он давно уже молчит. Когда-то, почти пять лет назад я закрыла его, израненного и измученного, надеясь, что он сдохнет к чертям. Закрыла, но прислушивалась. Он ещё долго стонал и выцарапывался, а потом затих. Но я чувствовала, что он жив. Впал в анабиоз, застыл, но дышит.
И сейчас я больше всего боюсь, что этот загнанный, изувеченный зверёк по имени “любовь с Семёну Радичу”, вздрогнет и откроет свои прожигающие насквозь глаза.
Нет, не хочу. Я едва пережила всю ту боль, едва выкарабкалась. Можно даже сказать, что оправилась, но иногда, пусть и всё реже и реже, мне что-то снится. Утром не помню что, память услужливо стирает эти сны, но остаётся ощущение. Необъяснимое, размытое, странное. Но я понимаю, откуда оно и с кем связано. Да и сложно забыть, когда…
Объявляют взлёт. Стюардесса просит пристегнуть ремни и поставить смартфоны и ноутбуки в режим полёта. Ещё раз напоминает о правилах безопасности и как действовать при чрезвычайных ситуациях. Говорит, что время полёта два часа пятьдесят минут. Вчера, когда я пообещала Римме её заменить, я думала, это недолго, но сейчас эти почти три часа представляются нескончаемыми.
Я выполняю все действия, как и Семён, выключаю сеть в телефоне, осторожно отвернув экран от Семёна, а потом подтягиваюсь и крепко сжимаю пальцами поручни кресла.
— Боишься летать? — Радич поднимает брови, поворачивая ко мне голову. — Не знал.
Смотрю на него удивлённо в ответ.
— А почему ты думаешь, что вообще знаешь обо мне что-то?
Получилось резковато, но его, кажется, это ни капли не смутило. Он снова чуть прищуривается, а губы трогает мимолётная улыбка, которую он тут же прячет, слегка прикусив их. И это движение заставляет меня моргнуть. А заодно понять, что я уже слишком долго смотрю ему в глаза. И расстояние между нами слишком близкое.
Самолёт начинает движение, и я впервые так этому рада, потому что это помогает сбежать от внимательного взгляда Семёна. Ему что, никто не сказал, что пялиться на посторонних некрасиво?
Хотя да, о чём это я… Это же Радич. Взрослее, крупнее, шире в плечах, с бородой и более квадратной челюстью, но Радич. Вряд ли он все пять лет потратил на глубинное изучение норм этикета.
— Испанцы уже в Питере, — начинает говорить. Нашёл время — взлёт же! — После прилёта у нас есть четыре часа на дорогу и обустройство в отеле, потом официальная переговорная встреча. Предварительная. Деловая. После — речная прогулка и ужин на теплоходе. Завтра утром официальное подписание, если придём к соглашению. А вечером неформальная встреча, ужин в ресторане. У тебя есть всё необходимое?
— Есть, конечно, — отвечаю, судорожно вспоминая, положила ли туфли, а то придётся тащиться на встречу в платье и лоферах.
Семён продолжает разъяснять некоторые детали, которые мне нужно знать, чтобы подготовиться. Сообщает о составе делегации испанцев, примерно поясняет, кто есть кто, показывая на экране телефона.
Ну что я там могу запомнить? Особенно сейчас, в стрессе перед самым-самым вылетом.
— Слушай, давай позже, мы тут взлетаем, — обрываю его, не выдержав, и продолжая вдавливать затылок в кресло.
— Расслабься, Адамовна, мы уже, — усмехается, и я замечаю, что табло “пристегните ремни” уже не горит красным, а большинство пассажиров расслабленно болтают. Некоторые даже ремни отстегнули.
Вот же… заговорил. Что я и не заметила. Двадцать минут взлёта оказались незаметными.
Особенно после этого “Адамовна”, прошившего иглой насквозь.
Я, конечно, глаза закатила да наушники до конца полёта воткнула в уши, но, честно говоря, была признательна, что отвлёк от взлёта. Хоть гордость и отказывалась признавать это, а сердце крутило пальцем у виска и приговаривало “Василина, отвлечься от страха при взлёте на Радича, всё равно что воткнуть себе нож в живот, чтобы не думать о зубной боли. Действенно, но по факту куда опаснее и хуже по последствиям”.
Через три часа мы сели в Пулково. Цель долететь и не сойти с ума — достигнута. Но вдруг я чувствую растерянность. А что дальше? Как дальше? Отель, комнаты рядом через стену… Появляется страх, что на переговорах с испанцами я на нервах и испанский забуду. Начну там ещё мямлить…
Пока идём получать багаж и дальше на выход из терминала, Семён почти всё время разговаривает по телефону. Один звонок, второй, несколько раз кого-то сердито сбрасывает, но потом всё же отвечает.
— Да? — говорит резко. — Я в Питере. Занят. Не звони больше. Сам наберу, как получится.
Не знаю почему, но мне представляется, что сейчас он разговаривал с женщиной. Со своей девушкой. Или даже женой. Почему нет? Наверняка он женат, хотя кольца на пальце я не увидела. Но не все же носят кольца.
Да и вообще, без разницы мне. Понял, зверёк? Молчишь? Вот и молчи там.
В такси Семён садится на переднее сиденье, что позволяет мне хотя бы ненадолго немного расслабиться и спокойно написать Люде.
Римма тоже присылает сообщение, а я хлопаю себя ладонью по лбу. Как же могла забыть, ведь обещала ещё перед вылетом написать. Но от неожиданной встречи так оторопела, что совершенно вылетело из головы.
“Привет, всё ок? Встретились? Долетели?”
“Привет. Встретились. Долетели. Ты как?”
“Лучше. Сегодня я даже немного поела рисового супа. Как тебе Семён Владимирович? Скажи секси?”
И кучка всяких смайликов с глазами-сердечками, зачёркнутым восемнадцать плюс и капающими слюнками.
Ох, Римма…
“По больному? Ты ведь уже давно одна”
Ты даже не представляешь, подружка, насколько по больному…
“А сама-то чего не позарилась?” — спрашиваю, а пальцы не сразу попадают по нужным буквам, приходится корректировать сообщение.
“Да там и передо мною знаешь какая очередь, кто зарится. Да и тем более, ты же
