Они смеялись, переплетая свои улыбки в прикосновениях губ.
— Уже иду…
Он ушел спустя еще минут двадцать, она почти вытолкнула его, прогоняя словами и в то же время не отпуская от себя — губами, руками, дыханием.
— Я жду тебя.
— Я знаю. Я вернусь. Быстро вернусь. Ты не успеешь даже…
Захлопнулась дверь. Ирина долго еще прислушивалась к его шагам, гулко отзывающимся в ночной тишине подъезда. Вот они стихли, и через некоторое время послышался отдаленный, едва различимый звук работающего двигателя.
Всего лишь час…
В этот момент она реально не представляла себе, что такое час. Из памяти напрочь исчезло понятие о времени, она перестала чувствовать его и только лишь догадывалась о том, что час — это, в общем-то, не слишком много. Час — это когда минутная стрелка обойдет полный круг на циферблате и снова возвратится к цифре «6», на которой стоит и сейчас. А маленькая стрелка сделает всего лишь один робкий шаг вправо. Сейчас — половина двенадцатого. Значит, через час будет половина первого.
И он вернется…
«Половина двенадцатого», — вдруг отозвалось эхом в сознании. Мелькнула смутная, почти не обозначенная мысль, которая каким-то образом была связана с временем. О чем это она? Через час…
Наконец она вспомнила про Андрея. Странно, он не пришел. И даже не позвонил. А ведь должен был прийти…
Но думать об этом не хотелось. Она поняла, что ей абсолютно все равно, почему он не пришел, почему не позвонил. Это даже замечательно, что все так получилось. Что не возникло неловкой ситуации, что ей не пришлось разговаривать с ним, объяснять что-то, оправдываться, извиняться. Хотя придется, рано или поздно — все равно придется. И все же, хорошо что не сегодня. Не сейчас, не в этот вечер. Судьба, наверное, просто сжалилась над ней. Решила не мешать нечаянно сбывшемуся счастью…
Она перевела взгляд на часы. Минутная стрелка, как ни странно, все так же продолжала оставаться на своем месте. Она даже прислушалась к часам, пытаясь убедиться в том, что они ходят. Часы тикали. Может быть, несколько медленнее в этот вечер, чем тикали обычно. Но, возможно, она ошибается, потому что раньше никогда к их ходу не прислушивалась.
Нужно было чем-то занять это время. Она подошла к окну и стала смотреть на ветки деревьев, раскачивающихся, повинуясь движению ветра, в неритмичном танце. Луна светила каким-то красноватым, тревожным светом. Не понравился ей этой свет, снова заскреблась где-то на самом дне души неосознанная тревога, и она отошла от окна, ругая себя за глупые мысли. В самом деле, чего она боится? Почему жалеет до сих пор, что отпустила его?
Наверное, потому, что за прошедшие годы слишком сильно привыкла к своему одиночеству. Почти срослась с ним — и вот теперь, когда оно ее вдруг отпустило, просто не смогла до конца поверить в то, что это правда. Испугалась, что оно вернется и снова начнет диктовать свои законы, а ей опять придется подстраивать под эти законы свою жизнь.
Она вернулась в комнату, неслышно прикрыла за собой дверь и заметила книгу, лежащую на самом краю письменного стола. Подошла, взяла в руки. Эта книга сегодня принесла ей счастье. Она даже прижала ее к себе, как-то по-детски, сентиментально, потом засмеялась, представив себя со стороны. Глупо все это было — прижимать к себе книгу, видеть в ней талисман. Только ведь, наверное, когда человек так счастлив, он может позволить себе хотя бы на некоторое время расслабиться? Прижать к себе книгу, обыкновенную книгу в картонной обложке и даже сказать спасибо — ей, этой книге, как будто она может его услышать…
Впрочем, книга здесь ни при чем. Он сам сказал ей, что книга была лишь поводом. Что он все равно стал бы искать ее и нашел бы, потому что…
«… потому что без тебя стало пусто. Знаешь, в тот же момент, когда машина сдвинулась с места, когда ты стала удаляться от меня, я понял, что не смогу без тебя теперь…»
Голос Никиты так отчетливо прозвучал в памяти, что она даже вздрогнула. Оказывается, теперь у нее есть воспоминания. Приятные воспоминания. Счастливые воспоминания. Светлые…
Опустившись на диван, она принялась перебирать в памяти их разговор. Слегка прикрыла глаза, снова услышала его голос, потом — свой. С самого начала, дальше, дальше… Разговор их был сбивчивый, неритмичный, как танец двух партнеров, совершенно не владеющих техникой. И все же — прекрасный, потому что каждое движение этого танца повторяло движение души.
Оба путались в словах, перебивали друг друга, смеялись над чем-то, снова начинали говорить и снова вдруг замолкали, увидев в глазах напротив — весь мир. И стояли, молча, почти не дыша, открывая для себя этот мир заново, в новых красках, в новом воплощении.
Она так и просидела на диване почти весь этот час, не двигаясь, полуприкрыв глаза, почти все время — улыбаясь. Даже не заметила, как прошло время. А потом случайно увидела перед глазами циферблат: большой стрелке оставалось сделать всего лишь пять маленьких шагов, и время ожидания кончится. Всего лишь пять шагов…
Ирина метнулась к зеркалу, впервые подумав о том, что нужно бы привести себя в порядок. Провела несколько раз расческой по волосам, поправила воротник на халате, перевязала пояс. И рассмеялась вдруг, поняв, насколько все это для нее сейчас не важно. Насколько неважно для нее теперь все, абсолютно все, кроме времени, которое движется отчего-то так медленно.
Снова остановившись возле окна, она стала всматриваться в темноту, надеясь увидеть, как остановится возле подъезда машина. Прислушалась, пытаясь различить в ночной тишине звуки ее приближения, но не услышала ничего, кроме далекого и тревожного крика какой-то птицы. Стайка мурашек пробежала по телу от этого крика, настолько жутким он ей показался. Почти забытая тревога вдруг снова стала ощутимой. Часы показывали уже тридцать пять минут первого. Никита задерживался… Ирина попыталась успокоить себя:
«Может быть, он неправильно рассчитал время. Наверняка, дорога туда и обратно просто занимает больше времени, чем ему показалось. Немного больше… Значит, он приедет через пять минут. Через десять, или через пятнадцать…»
Она попыталась отвлечься, совершая какие-то механические действия. Полила цветы на кухонном подоконнике, побрызгала их водой из распылителя, разложила аккуратной стопкой газеты на тумбочке.
Тревога нарастала, с каждой проходящей секундой становилась все больше похожей на страх, и Ирина снова пыталась утешить себя. Внушить себе, что ей нечего бояться. Если он задерживается — значит, есть тому причины. Может, снова сломалась машина? Если сломалась вчера, то почему не может сломаться сегодня? И, если это так — то неизвестно, сколько еще времени она будет его ждать. Мобильного телефона у него нет, телефонной карты — наверняка, тоже. Он не может с ней связаться, предупредить ее, успокоить.
