– Ну надо же, как интересно! – воскликнула девушка, опять не дослушав. – А что это у тебя с лицом?
Богдан, старавшийся сесть так, чтобы оказаться спиной к свету, встал, и фингал под глазом в лучах утреннего солнца заиграл всеми оттенками багрового.
– Это… это… – Он обратил беспомощный и одновременно раздраженный взгляд на приятеля.
– Это наш Богдаша неудачно оступился на лестнице, – пояснил Владимир.
– А удачно оступиться разве можно? – удивилась Надежда.
– Конечно, можно. Это когда без последствий, – пояснил он.
– Так я пошел, – снова повторил Богдан и исчез.
Неожиданно наступило напряженное молчание. Она не знала, как рассказать о своей находке, да и стоит ли. Он боялся спугнуть ее расспросами, хотя и сгорал от любопытства.
– Сегодня ночью… – наконец начали оба и тут же замолчали, предоставляя право другому продолжить.
Надежда вздохнула и решилась:
– Сегодня ночью кое-что произошло, и я не знаю, как к этому отнестись. У меня такое чувство, что одной мне не разобраться. А кроме тебя, мне обратиться не к кому.
– Тогда расскажи, – осторожно попросил Владимир, затаив дыхание. В словах девушки он услышал много больше того, что она, возможно, хотела сказать.
Надежда медленно кивнула:
– Хорошо. Только ты не смейся и не перебивай.
Молодой человек ободряюще похлопал ее по руке и понимающе усмехнулся:
– За кого ты меня принимаешь… – и осекся: столько сомнения и растерянности было во взгляде Надежды. – Доверься мне, – уже совсем другим тоном произнес он. – Не бойся, я умею хранить чужие тайны.
Чуть помедлив, она поднялась со стула:
– Ладно. Тогда пойдем ко мне наверх. Это находится там…
Медальон лежал на одноногом столике. И он, и портрет молодой дамы в сером платье, и настольная керосиновая лампа смотрелись вещами из одного времени и одного мира. «Чудненький натюрморт может получиться, – машинально отметил Владимир. – Вполне в духе запросов современных богатых выскочек, которые ищут свои благородные корни и непременно предков-дворян».
– Видишь? – спросила Надежда.
Он кивнул и бережно взял медальон в руки. Долго рассматривал его с обеих сторон, потом перевел взгляд на портрет.
– Что скажешь? – теряя терпение, обратилась к нему девушка.
– В голове не укладывается, если честно. А откуда он у тебя взялся?
Надежда села в кресло и принялась рассказывать. Медленно, подбирая слова, чтобы не выглядеть дурочкой, верящей в пророческие сны и привидения. Владимир, конечно, обещал хранить чужие тайны, но то, что он о ней может подумать, не могло не волновать девушку.
– А потом мне вдруг показалось, что… – Она вздрогнула и замолчала.
– Это я уже знаю, – пришел ей на помощь Владимир. – Тебя что-то напугало. То, чего на самом деле не было, потому что просто не могло быть. Верно?
– Д-да. А как ты оказался рядом со мной, в моей комнате?
– Ты же ойкнула. А ночью все звуки кажутся громче, чем днем, и далеко разносятся. Я услышал и бросился наверх…
– Прости. Я тебя разбудила.
– Нет, что ты. Я еще даже не ложился, – солгал он.
– А Богдан?
– Как обычно, спал без задних ног. А когда наконец услышал, что что-то происходит, вскочил и спросонья приложился скулой о косяк. Не вписался, так сказать, в проем…
– Как о косяк? Ты же говорил, что он споткнулся на лестнице?
Владимир с досады прикусил губу и поморщился.
– Ну, это он сначала о косяк, а потом уже на лестнице добавил. – Он облегченно перевел дыхание. – Ты видела, какой у Богдана синячище? С одного раза такой не получится. – И это тоже была неправда.
Надежда, однако, поверила, потому что медленно кивнула:
– А-а. Выходит, ничего подозрительного ты этой ночью не видел?
– Нет! Чем хочешь клянусь! Только тебя, сползающую по лестнице в полуобморочном состоянии. Тут я тебя и подхватил на руки…
Девушка помедлила и, глядя на него с надеждой, тихо спросила:
– И не слышал? Ну, вроде «Ни фига себе!», а потом опять те же слова…
«Значит, она не была в полной отключке», – расстроился Владимир, в душе костеря на чем свет стоит своего друга-монументалиста.
– Прости, что так неинтеллигентно выразился, – покаянно произнес он, не уточняя, естественно, что не совсем литературный возглас принадлежит не только ему. – Но я так перепугался, увидев тебя белую как мел и еле стоящую на ногах, что было не до политеса. Вот и вырвалось случайно.
– Так это был ты…
Надежда явно надеялась на нечто подобное: хотела найти нереально страшному событию реально успокаивающее объяснение.
– А теперь скажи, что ты думаешь о медальоне? – спросила она так, что стало ясно: инцидент с привидением окончательно и бесповоротно переведен в разряд ночного кошмара, о котором не стоит больше вспоминать.
Владимир снова взял его в руки.
– Возможно, ему лет двести или около того. Если портрет принадлежит современнику Рокотова…
– Это почему же современнику, а не ему самому? Ты же говорил о нем, помнишь?
Теперь, когда Надежда знала, кто такой Рокотов, и уяснила себе значимость его вклада в историю русской живописи, ей очень захотелось стать обладательницей работы кисти знаменитого мастера.
– Это я погорячился. Найти подлинник Рокотова было бы сродни чуду, и пока не проведена специальная экспертиза, давай будем считать этот портрет произведением неизвестного автора. Что, впрочем, ничуть не уменьшает его высоких художественных достоинств, – поучительно заметил Владимир.
– Ну, давай, – неохотно согласилась Надежда.
– Так вот, само по себе украшение особой ценности не представляет. Золотой ободок тянет граммов на пять, от силы на семь-восемь. Но как предмет быта конца восемнадцатого – начала девятнадцатого века оно дорогого стоит. А для тебя, если, конечно, удастся доказать, что он принадлежал кому-то из твоих предков, этот медальон просто бесценная семейная реликвия. Так ведь?
– Наверное, – неуверенно пожав плечами, произнесла Надежда. – А почему ты только про золотой ободок сказал? Сами буквы, из чего они?
– Из волос.
Она недоверчиво посмотрела на него:
– Ты шутишь?
– Ничуть. В прошлые века, да будет тебе известно, волосы использовались даже как нитки. Их подбирали по цвету и вышивали ими очаровательные миниатюрные пейзажики и натюрморты.
– Кто?
– Думаю, все больше крепостные девушки. Вряд ли барышни стали бы себе глаза ломать столь тонкой и кропотливой работой. Наши же влюбленные голубки отстригли по пряди волос и сплели из них свои инициалы. В знак того, что их чувства едины и они хотели бы так же соединить свои судьбы. А может, и соединили… хотя вряд ли, – с сомнением закончил Владимир.
