Я все еще думаю, что этот день был самым счастливым днем моей жизни в промежутке между гибелью сестер и моей свадьбой.
Я хранила память о нем.
Я не рассказала об этом ни Клэр, ни даже Серене. Это как если бы я нашла счастливый камушек, хранила его в кармане джинсов так долго, что он вытерся о ткань, и никто уже не сомневался, что это не простой камень. Точно так же как кольцо, сплетенное из волос моих сестер, напоминало мне о том, чего никто не мог знать, этот день принадлежал только мне, всегда и в вечности. Ничто не могло этого изменить.
Возвращение домой, после того как я гостила у Сассинелли в Кейп-Коде, далось мне с большим трудом.
Не из-за Мико, которого там, кстати, не было. Он решил отправиться с друзьями по колледжу на каноэ куда-то в Канаду, пока я составляла компанию его сестре.
Я думаю, что он понимал, насколько неуютно нам будет вместе. Я почувствовала что-то вроде облегчения, когда в аэропорту меня встретили мистер и миссис Сассинслли с Сереной и сообщили, что Мико уехал. Облегчение, но, не буду скрывать, смешанное с разочарованием. Однако мне хватило ума не расстраиваться, потому что представить Мико в качестве моего парня... Полететь на Сатурн было бы реальнее. Большинство девочек, которые учатся в школе вместе с ребятами-немормонами (даже в Юте есть такие), встречались и даже ходили на свидания с ними. Когда ты с понедельника по субботу живешь в одном ритме, то в воскресенье хочется чего-то другого.
Так или иначе, но я была рада, что Мико не было, потому что у меня и так голова была только им и забита. Я молилась о том, чтобы забыть тот июньский день, который провела в его доме. Однако каждое утро память расцвечивала его все новыми красками.
За две недели в гостях у Сассинелли у меня была возможность забыть обо всех невзгодах, которые послала мне жизнь.
С того самого момента, как я села в самолет, я стала просто Ронни Свон, девочкой с кудрявыми волосами, которая умела хорошо держаться в седле и ни разу в жизни не ходила в школу (таким представлялось домашнее обучение друзьям Серены).
Мне было весело.
Было по-настоящему отрадно ощущать себя не «бедной сестрой Вероникой», или «той, у которой убили сестер», или «старшей дочерью Лондона», или «девочкой бедняжки Кресси». Я ощущала себя свободной от двух маленьких каменных рук на могилах моих сестер, которые и в смерти были связаны со мной так же крепко. Я не чувствовала за собой никакой вины. Я носила траур много лет – так в викторианскую эпоху носили черные юбки и шляпки. Все это время за мной следили журналисты, желавшие сделать репортаж с места событий «спустя год». В тех же статьях они писали о том, как Скотт Эрли отбывает свой срок. Мне хотелось выйти на свет и посмотреть, как живут другие. Я не то чтобы не могла смириться с тем, кто я, – просто не хотела быть тенью. Мои родители знали об этом. Они знали, что поездка не изменит меня, как не меняет мормона миссионерство. Выполнив свою миссию, человек возвращается обогащенным. Я отправлюсь за новыми впечатлениями, но не стану жить только ими.
Накануне моего отъезда папа цитировал строки из произведения одного поэта, который писал о том, что, покидал дом, мы уже думаем о возвращении. Отъезд нам нужен, чтобы по-новому взглянуть на привычное.
– Нет ничего плохого в том, что ты уезжаешь, Ронни, – сказал он мне. – Это нормально.
Хотя я никогда не говорила ему об этом, он понял, что Скотт Эрли отнял у меня чувство свободы, которое я испытывала, когда смотрела на холмы, на наш дом. Многие годы маленькая картина, которая вмещала мой мир (наш дом у подножия гор, моя комната, магазин Джеки и Барни), была для меня самым главным и ценным достоянием. Однако теперь этот мир был разрушен на моих глазах. Я хотела увидеть себя за пределами сметенного мира. Я хотела проверить, можно ли восстановить чувство принадлежности к нему. Я хотела снова ощутить близость к тем, кто меня воспитывал и с детства был рядом со мной.
Сассинелли были частью этого мира, но не принадлежали к нашей тесной общине. Билет на самолет, который они выслали, был на самом деле билетом в страну чудес. Мои родители вежливо возразили против того, чтобы Сассинелли взяли на себя такие расходы, но они настояли, сказав, что я заботилась об их доме, как никто до меня (я помнила, как лишний раз начищала все до блеска, лишь бы побыть в их роскошном доме). Они уверяли, что это премия за хорошую работу и им приятно поощрить меня, особенно если учесть, сколько всего мне пришлось пережить. Пусть это будет подарком ко дню рождения. Мои родители, наконец, сдались.
Итак, я впервые отправилась в путешествие по воздуху. До этого мы ездили во Флориду к бабушке (опыт незабываемый, потому что Рути тогда было около трех лет и мы останавливались каждые двадцать минут, чтобы посадить ее на горшок), а также к тетям и дядям в Солт-Лейк или в Мезу. Я знала, сколько продлится полет, ведь это было путешествие от одного побережья к другому, поэтому захватила с собой биографию Чарльза Линдберга и роман. Но я даже не открыла книгу.
Я была так смущена всем вокруг. Меня отвлекали кино, пассажиры, сервировка обеда, даже арахис в пакетах. Полет прошел незаметно. Маленький самолет на восемь мест, который доставил меня из Бостона в аэропорт Барнстебл, мог бы напугать, но то, что он летел так низко, наполнило мою душу каким-то благоговением. С небольшой высоты можно было рассмотреть все: озера, водопады, яхты, похожие на крылья. Мне нравилось ощущение невесомости при взлете, во время самого путешествия и при посадке. Я подумала, что судьба подарила мне возможность ощутить себя птицей. Наверное, так чувствует себя орел в полете, – обтекаемый воздушным потоком, свободно парящий в высоте.
Когда мы прибыли в дом Сассинелли, который был таким же красивым, как и дом в Юте, но не настолько большим, мне показали мою комнату. В ней стояла кровать размером с озеро, о подушек на кровати было больше, чем во всем нашем доме. Я провалилась в сон на десять долгих часов.
Меня не мучили сновидения. Я не проснулась вся в поту. Меня разбудили птицы. За окном виднелся кусочек голубого неба, по которому проплывали белые перистые облака. Окно находилось прямо над моей головой, и мне казалось, что небо совсем близко от меня. Я повернулась на бок и снова заснула еще на полчаса. Так, наверное, чувствуют себя люди на курорте.
Наутро я отправилась с Сереной на работу и смотрела, как она учит детей плавать в «пруду» (так они здесь называли озера). Серена в своей форме показалась мне другим человеком. Она была очень красивой, мягкой и доброй. Дети относились к ней с большим доверием, даже те, кто боялся воды. Стоило ей появиться в своем красном купальнике и в длинной рубашке без рукавов с надписью «Спасатели Велфлит», как они бежали ей навстречу. Ее прямые черные волосы были собраны в пучок. Я представляла Серену в легкомысленном бикини, которое не оставляло никакого простора для фантазии. Оказалось, однако, что Сассинелли были очень строгими родителями. То, что делала Серена в Юте, должно было произвести на нас большое впечатление. Она сама призналась, что каждый переживает период «бунта восьмиклассников». Ее купальник был раздельным, но очень скромного фасона (не для меня, а для нее). Пока она учила детей, я плавала, пересекая озеро туда и обратно. Мне казалось, что у меня вывихнутся руки в плечах. Да, наш ручей нельзя было даже сравнить с этим просторным водоемом. Мне повезло, что у меня были такие сильные мышцы.
