А сторож все не унимается, ведет себя, словно он хозяин гаража, тогда я наконец встал и вышел из конторы. Собака завиляла хвостом, а сторож пустился в объяснения.
— Что случилось? — обратился я прямо к человеку.
— Ничего серьезного, — начал он объяснять, — просто невозможно завести мотор, не хватает какого-то винтика. — И он подошел к машине поднять капот.
В его лице была разлита какая-то бледность, как будто он долгое время был лишен солнечного света, что-то в произнесении слов, в стиле речи, в его вежливости было необычным. На мгновение мне показалось, что он из религиозных, может быть, ученик ешивы, но он уже стоял с непокрытой головой и вертел свою каскетку в руках.
Эта маленькая машина занимала меня, она была еще в хорошем состоянии; невероятно, но она, скорей всего, сохранила свой первоначальный цвет, кузов чистый, без ржавчины, примитивные колеса открыты, диски блестят, с крыльев стекают капли воды, я машинально поглаживаю ее рукой.
— Чего в ней недостает?
— По-моему, только одного винтика…
— Одного винтика? — Меня всегда смешит такая уверенность. — Какого именно?
Он не знает, как этот винтик называется… должен быть в этой части, здесь — и он засунул голову внутрь, чтобы найти это место… всегда там выпадает один винтик…
Я посмотрел на мотор, в отличие от кузова он был в ужасном состоянии, несмазанный и ржавый и — что совсем странно — в паутине.
— Послушай, я не понимаю, когда ты ездил на ней в последний раз?
— Лет двенадцать тому назад.
— Что??? И с тех пор к ней никто не прикасался?
Он улыбнулся мягкой, кроткой улыбкой, нет, на ней ездили, он думает, что на ней ездили, может быть, не часто… но не он… Потому что его не было здесь, то есть в Израиле… он вернулся несколько дней тому назад. Она стояла на складе в одном гараже недалеко отсюда… Он ее помыл немного и прикатил сюда…
— Так что же ты не поискал этот винтик там? Они не хотят заниматься этой машиной… Не умеют… У них нет запасных частей… Они послали его сюда, сказали, что это большой гараж и здесь должны быть запасные части для разных машин…
— Для марки «моррис» тысяча девятьсот пятидесятого года?
— Сорок седьмого… мне кажется, — поправил он меня осторожно.
— Сорок седьмого? Еще лучше… Думаешь, у меня тут музей?
Он смутился сначала, потом засмеялся коротким смешком, снял на секунду темные очки, чтобы получше разглядеть меня. Глаза у него светлые, лицо тонкое, спина узкая и немного сутулая, говорит с легким акцентом, но с каким — не поймешь.
— Так нельзя найти какой-нибудь маленький винтик, чтобы можно было завести ее?
Что он, такой наивный или просто издевается надо мной?
— Тут дело не в винтике, — начал я раздражаться, — этот мотор, не видишь, что ли, совсем изъеден ржавчиной. Ты собираешься продать ее?
— Хотите купить?
— Я? — удивился я его прямому вопросу. — Зачем она мне?.. Двадцать пять лет тому назад у меня была точно такая машина, совсем неплохая, но я по ней не скучаю ни капли. Может быть, найдешь какого-нибудь сумасшедшего, коллекционирующего древности, и он даст тебе за нее что-нибудь…
Я сразу же поймал себя на том, что разговариваю с ним не так, как говорю теперь со своими клиентами, как будто хочу удержать его, не потерять из виду. Что-то пробудилось во мне при виде этого древнего голубого ящика, словно поманило из далекого сна.
— Я все равно не могу продать ее сейчас… Она пока не моя…
— Значит, ты хочешь, чтобы я вернул ее к жизни?
Можно подумать, у меня в гараже недостает работы…
Он размышляет, колеблется.
— Хорошо, только…
Но я прервал его, опасаясь, что он передумает, а у меня в голове вдруг возникла идея — открыть новое отделение по восстановлению старых машин. Теперь, во время экономического расцвета, найдется, конечно, много сумасшедших, которые заведут себе хобби наподобие этого.
— Приходи через три дня — и возьмешь ее, ты еще будешь гонять на ней по дорогам. Оставь ключи в машине и задвинь ее в угол, чтобы она не мешала тут, посредине. Помоги ему, — приказал я удивленному сторожу и пошел обратно в контору, раздумывая, не стоит ли сказать что-либо о стоимости ремонта, но решил обойти этот вопрос, побоявшись, что он передумает.
Я сидел за столом, просматривая последние счета. Через окно видно было, как он и сторож толкают машину в один из углов. Он некоторое время крутился около машины, погруженный в свои мысли, поглядывая в сторону конторы. Потом вышел и исчез.
Через пять минут я закончил свои дела, сунул несколько тысяч лир в бумажник, остальные закрыл в сейфе и собрался ехать домой. Перед тем как сесть в машину, я снова подошел к «моррису», открыл капот, чтобы посмотреть на мотор. И снова поразился при виде густой паутины, опутавшей все внутренности. Открыл крышку бачка для масла — и большущий черный паук медленно выполз из сухого ржавого мотора. «Недостает только одного винтика…» — усмехнулся я про себя. Раздавив паука о стенку мотора, я захлопнул капот, залез в машину, уселся за маленький руль, болтавшийся совершенно свободно, поиграл им немного, как мальчишка, посмотрел на устаревшие счетчики. Внутри было очень чисто, на сиденья надеты цветастые чехлы, сшитые вручную, на заднем сиденье лежала дорожная шляпа, к которой был привязан шарф, — женская старомодная шляпа. Я взглянул в зеркало и увидел, что старик сторож стоит позади машины и удивленно наблюдает за мной.
Я сразу же вылез, улыбнулся ему, сел в свою машину, завел ее и быстро выехал из гаража; метров через сто я увидел его стоящим на автобусной остановке, хотя автобусы в этот час уже не ходят. Весь этот промышленный район пустеет в одно мгновение. Я остановился. Он вначале не узнал меня.
— Здесь тебе придется ждать автобуса до завтра.
Он не расслышал. Повернул ко мне голову в старой зимней каскетке.
— Садись. Я еду в город.
Он снял каскетку и сел рядом со мной, вежливо поблагодарил, попросил разрешения опустить щиток от солнца.
— Это ужасное солнце… Как вы только терпите… Я уже отвык…
— Сколько времени ты не был в стране?
— Двенадцать лет, может, больше, я уже перестал считать…
— Где жил?
— В Париже.
— И вдруг решил вернуться?
— Нет, что вы! Я не вернулся… Приехал, чтобы получить наследство после моей старушки…
— Этот «моррис»… он и есть наследство?
Он покраснел, смутившись.
— Нет, из-за этой рухляди я бы не приехал, но есть еще дом, вернее, квартира в старом арабском доме в Нижнем городе… и немного вещей… старая мебель…
Он говорил откровенно, мне понравилась эта его прямота, без оправдывания, без чувства вины за то, что покинул страну, без увиливаний, — просто признался, что приехал получить наследство и снова исчезнуть.
