Дневник Стэнфорда Марлоу
1 июня 2001
Позвонил по телефону, присланному мне от покойного Кена.
— Мне необходимо поговорить с господином Торном, — сказал я, решив, что трубку сняли.
— Я вас слушаю, — это и был сам Торн, видимо, телефон напрямую соединялся с его кабинетом.
— Господин Торн, вы, наверное, не помните меня, я приходил к вам, когда затопило подвал, приносил гороскоп от Генри Шеффилда. Моя фамилия Марлоу.
— Да, припоминаю, — спокойно отозвался начальник тюрьмы, — что-то случилось?
— Я хотел бы попросить вас об аудиенции. Разрешите мне прийти в Ф***.
— Приходите, завтра в 10 часов.
Послышались короткие гудки. Я упал на диван и проспал до утра. Точнее, я пробыл в забытьи все шестнадцать часов.
2 июня 2001
Все повторилось — на проходной меня встретил охранник, не тот же самый, но ничем не отличавшийся от предыдущего. Мы прошли знакомым путем по коридору без окон, и снова я почувствовал, что мне не хватает воздуха. Но, наконец, переступил порог кабинета Торна, на сей раз с пустыми руками.
— Рад видеть вас, — искренне приветствовал он меня, вставая из-за своего огромного стола. — Вы сильно изменились, господин Марлоу, что-то случилось?
— Нет, не совсем, — ответил я, — во-первых, я бы хотел поблагодарить вас за любезное согласие принять меня. — я нерешительно сделал несколько шагов вперед.
— Садитесь, садитесь, — воскликнул он, жестом убедительно принуждая меня опуститься в кресло рядом с башней напольных часов. — Пустяки, вам и благодарить меня не за что.
— Но я пришел по делу, которое, скорее всего, покажется вам весьма странным, — осторожно начал я свою атаку.
— Вы меня вряд ли чем-нибудь удивите, мне приходилось заниматься настолько серьезными проблемами, что я уверен, вашу мы успешно решим за полчаса. — он по привычке начал заваривать кофе, все как в прошлый раз — в маленькой чашке для меня и в несколько крупнее по размеру для себя.
— Я пришел просить вас о разрешении увидеться с этим заключенным, гороскоп которого вы заказали моему дяде, — быстро и с усилием сформулировал я цель своего прихода.
— Вот как! — он удивленно поднял брови, — зачем же вам это понадобилось?
— Видите ли, я не могу вам сейчас этого объяснить.
Я заметил, что его лицо сильно помрачнело.
— Я понимаю, господин Марлоу, — отозвался он ставя на стол маленькую чашку — пейте кофе, пожалуйста, настоящий кофе из Сан-Паоло. Я вас прекрасно понимаю, у вас наверняка есть веские причины обращаться ко мне с такой необычной просьбой, но это запрещено уставом нашего заведения. Ни одно постороннее лицо не может встречаться с нашими заключенными, разрешение может получить только сотрудник специальных служб или родственник, если он подтвердит необходимость данного свидания.
— Вы не сделаете для меня исключения? — спросил я со всей допустимой в таком вопросе наглостью.
— Я был бы счастлив поступить таким образом, но я обязался под присягой блюсти устав.
Я молча сидел на кресле в оцепенении, не имея возможности принять решение, что делать дальше. Его отказ не был для меня неожиданностью, неожиданностью был тон, которым он со мной разговаривал.
— Я прошу прощения, — я встал и посмотрел на него в упор, — я не могу больше злоупотреблять вашей добротой.
— Ну что вы говорите, — возразил он с улыбкой сдержанной и холодной, — кстати, как вы нашли мой телефон?
— По справочнику, — автоматически солгал я.
— Ах, да, наверное, очень старому, ведь эту информацию изъяли из всех изданий после 1983-го года.
— До свидания, господин Торн.
— Подождите, я позвоню, вас проводят, я боюсь, вы не найдете дорогу самостоятельно.
— Не беспокойтесь, я найду.
И не дожидаясь провожатого я выскользнул за дверь и стремительно понесся по темному коридору, мне хотелось покинуть это место как можно скорее, но коридор, бесконечный, как виртуальные коридоры компьютерных миров не кончался, он становился все длинее и темнее, вдали его я видел свет, но, казалось, с каждым шагом он становился все дальше, я бежал, потому что идти было уже невыносимо, я бежал, не слыша звука своих шагов, хотя я отчетливо представлял себе, какого рода акустика должна быть в этих помещениях. Еще секунд тридцать, и передо мной возникла фигура охранника, я не мог разглядеть его лица под козырьком фуражки, он схватил меня за плечо и сказал мне, указывая вперед, туда, где был виден просвет:
— Там Chambre Ardente
Меня бросило в жар, затем в холод я двинулся вперед и вдруг почувствовал, что свет стремительно приближается ко мне, так же как в фильмах о глобальных катастрофах неумолимо приближается столб пламени.
— Это не подлежит сомнению, — услышал я напоследок чей-то голос совсем рядом, и свет ударил мне в глаза, — он не может умереть сейчас.
— Да, но все, что он делает, вредит нам или же оказывается совершенно бесполезным, — мне, казалось, что в темноте, поглотившей мою способность видеть, обступившей меня со всех сторон, я ясно различаю голос Торна.
— Он приводит сюда тех, кого здесь не ждут, — снова произнес голос, и мне показалось, что я узнаю его.
— Боюсь, что их приводит кто-то другой.
Я открыл глаза и тут же понял, что лежу на кровати в больничной палате. На меня смотрели с глубочайшим сочувствием молодая женщина и господин Торн.
— Что произошло, — почти шепотом произнес я, мои губы пересохли и, разомкнув их, я почувствовал ужасную боль.
— Вы попали в переделку, — мягко даже ласково, пояснил Торн, взяв меня за руку, — вы просто всадник Апокалипсиса, Стэнфорд, разрешите мне вас называть по имени, — в прошлое ваше посещение в подвале прорвало трубу, на этот раз случился серьезный пожар, огонь распространился с огромной скоростью, вероятно, был взрыв.
— Я потерял сознание?
— Милый мой, — ответила женщина с улыбкой, — вы имели все шансы потерять жизнь или, по крайней мере, здоровье. Вам просто повезло, что на вашем теле нет ни одного ожога, вас словно скафандр защищал.
— А что произошло с охранником? — спросил я.
— Там не было никого, кроме вас, — объяснил Торн, — я услышал, как вы побежали, и вышел за дверь посмотреть, туда ли вы устремились, тогда-то я и увидел этот кошмар, вы бежали прямо на него.
— Невероятно, — произнесла женщина, созерцая меня, как редкий инопланетный феномен.
— Я могу отсюда уйти?
— Хоть сейчас, — ответила дама, — вы абсолютно не пострадали, ничего, кроме шока.
— А где я? — наконец задал я вопрос, которого всячески избегал, сознавая его нелепость.
