— Да чего уж тут, — проворчала я, тая от ласки. — Все равно уже никакого Парижа, что так, что этак…
Он целовал меня очень осторожно, пальцами нежно отводя пряди волос с лица — эх, и не узнать теперь, как бы смотрелась моя безупречная стрижка в боевых условиях французских простыней. С малышкой на руках ни о каком разврате речи, конечно, не шло, и мы просто целовались — ровно как я и мечтала: долго, медленно, до опухших губ и растекающейся по венам пронзительной нежности. Но все-таки немного увлеклись и, когда я застонала, Пискля проснулась и фирменным пищанием сообщила, что она против такого бесстыдства. Блюдите приличия при несовершеннолетних кошках.
Илья быстро развел еще смеси, я снова накормила маленькую заразу и все-таки переселила в коробку, оставив ей руку, в которую она уткнулась, прикусив крошечной пастью мой мизинец. Я тихонько прикрыла ее краешком легкой войлочной тряпочки.
— Ты была бы отличной матерью, — заметил Соболев, наконец получив в свое распоряжение почти всю меня — за вычетом одной руки — и тут же воспользовавшись этим самым наглым образом.
Я промолчала. Серьезно, это лучшее решение в таких ситуациях. Вежливые люди не продолжают беседу, которую никто не поддерживает.
— Ты ведь добрая и заботливая, — он погладил меня по руке от плеча до кончиков пальцев и накрыл их, тоже обнимая Писклю. — Очень женственная. Ты не похожа на эгоистку, которая только из-за страха ответственности отказывается от такого счастья.
Эгоистка, страх, женское счастье.
Как в одной фразе собрать все то, чем меня доставали несколько лет друзья и родственники, уговаривая все-таки попробовать еще раз.
Я попробовала. На этот раз у ребенка не было ни единого шанса, а сама я чуть не отправилась на тот свет.
После этого с доброжелателями общался уже муж, которому тоже было несладко, что я после каждого такого разговора несколько дней хожу в слезах. Не знаю, что он им говорил, но довольно быстро мне перестали задавать ненужные вопросы.
Теперь приходится справляться самой.
Но удачно найденная маска звезды подсказала мне слова.
— Я ведь уже говорила, что мне просто нравится жить в свое удовольствие. Не ограничивая себя ни в деньгах, ни в развлечениях, — отмахнулась я.
— Но это неправда, — упрямо возразил Соболев. — Ты без малейших сомнений забрала Писклю, хотя могла избавиться от нее в любой момент. Отправить меня обратно положить, где взял, или оставить в ветеринарке. Хотя бы разозлиться на облом с Парижем! Так не ведут себя те, кому развлечения важнее.
— Зачем ты гадаешь по каким-то косвенным признакам вместо того, чтобы слушать, что я говорю? — я раздраженно стряхнула его руку с плеча и встала.
Он попытался догнать меня, но тут проснулась малышка и возмущенно запищала. Пришлось ему возвращаться и давать ей палец обратно.
Илье оставалось только прожигать меня глазами.
— То есть котята тебя не смущают, а ребенок да?
— Любое объяснение, которое тебя устроит. Давай просто закроем эту тему.
Я сложила руки на груди, отвечая на вызов его взгляда.
Соболев вынул Писклю из коробки и держал на ладони, поглаживая одним пальцем.
— Ты знаешь, что нам нужно имитировать вылизывание мамы-кошки? Кто будет лизать? — спросил он, подходя ко мне вплотную.
Я чувствовала его дыхание, ставшее уже и моим, и мучительно хотела поцеловать в знак примирения.
Но вместо этого сделала шаг назад. Если я сейчас расслаблюсь, то не сдержу слез. Или еще хуже — наору на него.
Взгляд его стал серьезным.
— Мне уехать? — спросил он спокойно.
Я отвернулась.
Навязать мне эту писклявую мелочь и слиться. Вот молодец.
— А ты хочешь? — спросила полушепотом.
— Нет.
— Тогда нет.
*******
Сзади меня обняли твердые руки, и теплое дыхание согрело затылок.
— Прости меня. Я, наверное, до конца не понимаю твою позицию. Мне показалось, что ты ею гордишься, и я хотел это обсудить. Но готов молчать, если тебя задевает тема детей.
Я выдохнула. Он не нарочно.
Сама нарисовала герб чайлдфри-эгоистки на своем щите и удивляюсь, что в него тычут копьями.
Илья потянул вниз с моего плеча старую рубашку, которую я накинула, переодеваясь впопыхах, и открыл широкую кружевную лямку сложного цвета — что-то среднее между шампань и слоновой костью. И немножечко крем-брюле. Мне показалось, что белье такого оттенка очень подойдет для уик-энда в Париже.
Судя по участившемуся дыханию Соболева — он вполне оценил и без Парижа. Его губы обожгли кожу под этой лямкой, пуговицы рубашки как-то сами собой расстегнулись, а полы разошлись, чтобы дать волю рукам.
Я развернулась к нему, с наслаждением скользя ладонями по мускулистой груди под натянутой футболкой. Сейчас, когда эмоции по поводу того, что это «Обалдеть, Соболев! Со мной! Взаправду!» схлынули, я получила возможность оценить его настоящего, а не только образ из моих воспоминаний.
И, кажется, не разочаровалась.
Мышцы напрягались под моими прикосновениями, вырисовываясь даже под тканью.
Он спустил рубашку с моих плеч и окинул приготовленные для ночи во Франции кружева восхищенным взглядом.
— Можно считать, что простила?.. — пальцы замерли в сантиметре от моей кожи, и я сама подалась к нему, без слов отвечая на вопрос. Но в тот самый момент, когда я запустила пальцы под футболку, проходясь острыми ногтями по твердому мускулистому животу, с дивана раздался недовольный писк.
Я рассмеялась.
Вот тебе, Соболев, наказание за чадолюбие. Только эта быстро вырастет и станет самостоятельной независимой кошкой, а у человеческого ребенка к этому моменту как раз и начинается все самое интересное.
Он закатил глаза и пошел выяснять, чем Пискля опять недовольна.
Пришлось ей заменить остывшие бутылки с водой на горячие, а вместо руки мелочь согласилась удовлетвориться нагретой резиновой игрушкой. Моя уточка для ванны никогда не предполагала, что ей придется стать приемной матерью маленькой бело-рыжей кошке.
Пока я пристраивала их друг к другу, убеждая Писклю, что мять резиновый бок надо помягче, а то мама так быстро кончится, Соболев кому-то звонил и о чем-то договаривался.
Я вернулась к нему с твердым намерением продолжить на том месте, где мы остановились — разве что немного отмотать назад, потому что пришлось накинуть рубашку обратно. Пискля спала, смесь для нее была заготовлена на три следующих кормления, у меня в доме был мужчина, привлекательный со всех сторон — и как мечта моих пятнадцати лет, и как горячий любовник для зрелой женщины в рацвете своей сексуальности.
Что могло пойти не так?
Например — могли позвонить в дверь в тот момент, когда я уже расправилась с его футболкой, а он повторил фокус с пуговицами на моей рубашке и обжигающими сквозь тонкое нежное кружево поцелуями.
— Да кого там черти принесли! — возмутилась я так громко, что проснулось маленькое чудовище в коробке и вопросительно пискнуло. — Спи, маленькая. Сейчас я всех убью и мы продолжим.
— Я сам открою, — сказал Соболев и прямо так, без футболки, отправился в прихожую. Вот это наглость! Он уже распоряжается в моей квартире как у себя дома!
Несколько сладких минут я мечтала о том, чтобы за дверью оказался мой бывший муж. Давно хотелось продемонстрировать ему что-нибудь этакое из моей личной жизни, в пику той юной красотке, на которой он женился. Полуобнаженный играющий мускулами бывший одноклассник вполне подходил для того, чтобы немного укоротить его самомнение и поселить демонов сомнений в сердце. Мол, как давно у нас роман?
Но вряд ли мне обломится такая радость. Бывшенькй уже месяц как даже в мессенджерах перестал интересоваться, как у меня дела.
Так что пусть там будет соседка тетя Валя, у которой периодически едет крыша и ей начинает казаться, что я играю на флейте. По этому поводу она любит являться ко мне часа в три ночи или за минуту перед Новым Годом, чтобы вежливо попросить делать это потише или хотя бы сменить русский блатняк на что-нибудь классическое.
