выбрана и эта мерзкая баба. Мне надо с ним встретиться вновь, попросить, чтобы он полагался только на меня, чтобы отказался от других, кем бы они ни были, какой бы властью ни обладали: я сделаю все, все возможное, я обещаю, клянусь, я докажу свою преданность и покорность.
— Что же делать? — спрашивает Кунгузова.
Что ей делать?! Она меня спрашивает? Меня? Мне становится стыдно за свое хамство.
— Простите, — говорю я. — Мне очень жаль. Правда.
Она всхлипывает и начинает плакать. Слезы текут по одутловатым щекам, промывают дорожки в слое наспех наложенного тонкрема.
— Что же делать? — повторяет она за моей спиной рабочие, расширив стенки могилы и подкопав гроб, заводят под него стропы, выкладывают их на краю могилы, вылезают наружу, подхватывают стропы, широко расставив ноги, чуть приседают, начинают их выбирать.
У Лебеженинова гроб дешевенький. Синяя обивка, местами сбитая, открывшая плохо обструганные доски. Рабочие переносят гроб через холм вынутой из могилы земли, ставят на заранее подготовленные козлы. Губернатор что-то говорит главе, глава манит к себе Петю, и Петя, спотыкаясь, оскальзываясь, лавируя между могильными плитами и оградами, направляется к Тамковской, говорит, что губернатор и областной прокурор хотели бы, чтобы руководитель группы службы экстренной психологической помощи присутствовал при поднятии крышки гроба. Тамковская бледнеет, цепляется за Извековича так, будто ее сейчас столкнут в лебежениновскую могилу и заживо засыплют землей.
— Пожалуйста, Антон, — Тамковская еле-еле, с трудом выталкивает из себя слова.
Я иду за Петей и оказываюсь рядом с губернатором. Слева от меня — прокурор, он дает рабочим команду, они, вооружившись фомками, поддевают крышку гроба. Ноют гвозди. Во рту становится сухо. Крышку поднимают, прислоняют к гробу. В гробу лежит русоволосый человек, у него высокий лоб, нос с горбинкой, руки сложены на груди.
— А он у вас был красавцем, — говорит губернатор.
Забежавший в гроб ветерок приподнимает прядь волос лежащего, порыв стихает, прядь опускается на лоб.
— Это точно он? — губернатор обращается к главе. — Надо было позвать вдову. Вдруг — подменили? А? Она бы опознала…
Глава не отвечает, переминается с ноги на ногу.
— Вы считаете — такое возможно? — спрашиваю я.
— У нас все возможно! — губернатор преисполнен гордости.
— Это он, — тихо говорит глава. — Никого звать не нужно.
— Ну, тебе виднее, — губернатор привстает на цыпочки, заглядывает в гроб. — А вы, Антон Романович, не хотите заглянуть? Вам право первого взгляда. Как гостю. По законам гостеприимства. Ты не возражаешь, прокурор? Нет? Прошу вас, Антон Романович, прошу!
Я делаю шаг вперед. Потом — еще полшага. Передо мной чуть тронутый тлением, со сложенными на груди руками и начавшими расползаться губами художник и учитель, педофил и взяточник, несчастливый муж, нашедший последний приют, отправившийся в плаванье, убиенный, погибший, умерший. Была надежда, что все прошедшее, в том числе и в первую очередь — встреченный мной ангел-таксист, все будет забыто как сон, все вернется к началу, впавшие в кому из нее выйдут, погибшие от удара металлической трубой воскреснут, а вся история с Лебежениновым раскрутится в обратном направлении, и он не умрет в камере, а, в обратной перемотке, уедет из городка, и мы сюда не приедем, Тамковская будет сидеть в своем кабинете, Извекович — в своем, я — в больничной палате, в трубочках-проводочках, в ожидании судна. Надежда не сбылась: меж пальцев Лебеженинова зажат оторванный цветок лилии, точно такие же стояли в трехлитровой банке на столе у его вдовы, другие цветы, лежащие в гробу, пожухли, сморщились, этот — свеж, ярок, его аромат примешивается к запаху тления, от смеси запахов начинает мутить.
Меня теснит эксперт, он в сером халате, перчатках, бахилах, шапочке. На нем защитные очки, на поясе — сумка для сбора вещественных доказательств, другая, с инструментами, висит через плечо. За ним следует фотограф, его камера щелкает, ловящий фокус объектив жужжит.
Оглянувшись, я вижу, что Тамковская с Извековичем идут к кладбищенским воротам. Издалека они похожи на родителей, навещавших могилу сына. Их спины горестны и безутешны. Каблуки Тамковской проваливаются в сырой гравий, Извекович поддерживает ее за локоть. Глава администрации и местные начальники составили группу вокруг прокурора. Прокурор сдержано жестикулирует. Видимо дает пояснения о правовых аспектах существования оживших покойников, об их правах и обязанностях, о надзоре над соблюдением оных.
Человек с осиновым колом подходит ближе к гробу, его куртка подпоясана узким кожаным ремешком, за ремешок заткнут деревянный молоток. Я обращаю внимание на то, что у этого человека рыжая всклокоченная борода, он сдергивает с головы плотную шапочку, и на плечи ему падают длинные темно-русые волосы. Этакий былинный герой. Я оборачиваюсь к губернатору: этого безумца надо остановить, распоряжение вбить кол в Лебеженинова надо отменить, пересмотреть!
— Не волнуйтесь вы так, Антон Романович. — Губернатор широко улыбается. –Все под контролем!
Он обходит меня, подходит к рыжебородому, забирает у него кол и молоток, берет кол на изготовку, встает вплотную к гробу.
— Что вы… Что вы собираетесь делать? — Я облизываю пересохшие губы.
— Я же сказал — не волнуйтесь. — Губернатор улыбается чуть в сторону от меня, я слышу, как за моей спиной срабатывает спуск фотоаппарата, а рыжебородый, достав из кармана куртки телефон, начинает снимать губернатора.
— Вы что подумали, Антон Романович? Мы же современные люди! Это я для дочек, одной в Швейцарию, другой в Штаты. Они просили. Да и из аппарата премьера просили, для прикола. Антон Романович! Куда вы? Куда?
…Я смотрю на облака. Мне нравится, что облака снизу окрашены сильно разбавленной лазурью, выше они начинают кучерявиться, светлеть, становятся совершенно, невыносимо белыми. Мне кажется, что на облаке, словно неподвижно висящем над невидимой мне, изгибающейся, обтекающей город, кладбище, могилу Лебеженинова рекой, что среди облачных лазоревых отсветов, между серых клубов, поднимающихся вверх, что там, на облаке, кто-то есть, и мне кажется, что чья-то опрокинутая тень пробегает по исподу облака, застывает на одном месте, потом вновь начинает свой бег. Кто это? Чья это тень? Я закрываю глаза и думаю, что когда я их открою, исчезнет и губернатор с осиновым
