кожи ее груди. Она вся кажется какой-то цельной, литой, с плавно перетекающими друг в друга отшлифованными формами.
— С ума сойти… — прошептал Давыдов одними губами и опустил к ней лицо, вдыхая ее невероятный аромат, мгновенно подчинивший себе все его мысли и желания, всю его волю, все его существо.
Глава 5
Если до сих пор Данил мог еще собою владеть, сдерживать свои чувства и подчиняться собственному рассудку, то с момента, когда он впервые увидел Элину без одежды, его тело просто отделилось от разума. В эти первые несколько дней он не мог думать больше ни о чем. Он вообще потерял счет времени. За временем следила Эля. Она знала, когда нужно идти есть, когда спать, какой сегодня день и который час.
У Данила все мысли были направлены только на то, как, где и когда это произойдет опять. Они шли в кафе, он держал ее за руку и думал только об этом. Они сидели за столом, он касался ее колена и думал только об этом. О ее тонкой велюровой шейке, о ее маленьких, круглых, упругих грудках с крошечными темными сосочками, которые превращались в жесткие коричневые пуговки от легкого прикосновения. Об этом компактном задике, свободно размещавшемся в его ладонях. Он просто дурел от ее вида со спины: от этого контрастного сочетания черных волос и нежного пушка на смуглой коже, который спирально закручивался в холке.
Данил знал, что ей тяжело выдерживать такие порции его неконтролируемой страсти. Она жаловалась, что у нее все болит до самого желудка, что она уже ходит как циркуль, и скоро на нее начнут оборачиваться. Она каждый раз просила его этого не делать и дать ей немножко отдохнуть. Рассудком он и сам понимал, что тоже изматывается и долго так не протянет. Ему тоже нужен перерыв, но ему казалось, что его организм сам себя сжигает, и закончится все только тогда, когда Данил свалится замертво.
Последние остатки его воли уходили на то, чтобы вовремя прервать этот стихийно протекающий процесс. Но ему никогда еще не было так сложно это делать.
Однажды Данил попытался использовать презерватив, но ей, видите ли, трет, и вообще он сразу показался ей каким-то подозрительным. Впрочем, он тоже терпеть не мог резинки. Данил пробовал как-то распределять силы, но у него не получалось, и каждый раз он довольно быстро доходил до полного завершения действия. И если бы не хотелось есть, то он, наверное, вообще не выходил бы из домика и ее не выпускал тоже.
В столовой она сама ставила ему на поднос все, что попадалось под руку, видя, что Данил всю еду успешно уничтожает, почти не глядя в тарелки. Он все время держал в поле зрения Элю, все время к ней прикасался и все время ее хотел.
Элю же происходящее просто поражало. Неужели мужчинам это нужно так часто? Почти постоянно? Нет. Ведь раньше они могли целый день гулять, разговаривать, кататься на катере. А теперь — какой там катер! Данил не хочет и слышать о том, чтобы пойти в город. Похоже, он вообще уже забыл о существовании еще чего-либо, кроме ее голого зада! Что бы она ни придумала, надеясь его отвлечь, это всегда заканчивается одинаково: он говорит, что краше ее нет никого на свете, что она создана специально для него, и начинает обцеловывать ее с ног до головы.
Каждый день готовил Эле все новые и новые открытия. Сначала она думала, что мужчина способен этим заниматься только в темное время суток. Разве можно было предположить, что он будет делать это утром, днем, вечером, ночью и вообще, когда ему в очередной раз вздумается. Кроме того, Эля считала, что как только он удовлетворится, он должен поцеловать ее в щеку, отвернуться и сразу захрапеть. Когда он после того, как устроил очередной потоп на ее животе, стал тут же опять к ней приставать — она подумала, что он просто безмерно ей благодарен и хочет это выразить. Она была потрясена, когда обнаружила, что через каких-нибудь десять минут он вернулся в исходное состояние и начинает все сначала. Конечно, ей не было уже больно, но она боялась, что у нее там образуются мозоли.
Он не хотел уходить на другую кровать, когда Эля наконец ложилась спать. Ему нужно было валяться с ней в обнимку, прижимаясь всеми возможными частями тела. Но ей так было совсем не удобно! Они не помещались вдвоем на узкой панцирной сетке, которая, к тому же, слишком под ними прогибалась и раскачивалась от его активных движений. Просто сдвинуть кровати вместе он тоже не хотел — между ними, видите ли, сохранялась изрядная дыра. Этот маньяк придумал другой выход: снял с петель широкую дверь, отгораживающую комнату в домике от небольшого «предбанника», положил под сетку, и теперь можно было вполне сносно разместиться на получившемся более удобном и жестком ложе.
Но прошло еще несколько дней, и Эля все чаще чувствовала, что втягивается в происходящее сама и привыкает к тому, что Данил постоянно рядом. К тому же он все-таки немного ослабил режим. Он стал делать ощутимые перерывы, иногда довольно долго ее не трогал, а однажды, к ее великой радости, торжественно объявил, что сегодня у нее выходной, и они отправляются кататься на катере.
***
… Давыдов сел на кровати и достал из тумбочки пачку сигарет. Он не курил уже несколько дней! Он, кажется, вообще забыл, что порядком покуривает еще лет с тринадцати. Если кто-то хочет бросить — Данил знает отличный способ!
Он щелкнул зажигалкой и втянул в себя дым. Кажется, он начинает приходить в себя и замечать окружающий мир. У него никогда в жизни не было подобных отношений с женщиной в таких диких количествах, а она ему нравится точно так же, как неделю назад. И у него еще все впереди: теперь он сможет немного переключиться на изучение жизнедеятельности этого шустрого, вечно недовольного, но послушного ему организма. И, конечно, он серьезно займется выяснением секретов относительно ее прошлой жизни, в которую у Данила пока что нет разрешения на вход. Пока что!.. Он не будет спешить, у него еще есть время. Еще целый месяц, а потом будет видно. Месяц — это много, все может произойти. Например, она ему надоест.
Эля вошла в комнату и села напротив, внимательно уставившись на курящего Давыдова.
— Что, хочешь попробовать? — спросил он, прищуривая глаза и улыбаясь.
— Думаешь, я не
