что простуда и влюбленность схожи? Так же лихорадит от озноба в жару и обратно, кожа горит, сердце бьется в тахикардии, как при повышенной температуре, голос все время пропадает и дышать бывает трудно. Жаль, что парацетамолом такое не вылечишь. Я бы попробовала.
Но вместо парацетамола у меня горячий чай с маковыми сушками и учебник английского. На завтра нам поставили зачет, и если к остальным предметам я еще смогу как-то подготовиться между уроками, то прогнать весь курс за четверть по инязу точно не выйдет. Увлекаюсь и на время перестаю думать про сегодняшний вечер.
Все прикосновения Яна, его тепло и его запах всплывают неожиданно резко, когда в четвертом часу утра я падаю спать на свою «любимую» раскладушку. Обычно после работы, да еще и такой нагрузки в лицее меня отрубает, но сегодня явно не та ночь.
К симптомам влюбленности добавляю еще и бессонницу. Страх моментально подгоняет мне ужасные картинки из моего возможного будущего. Вижу себя в смирительной рубашке в крохотной палате психиатрической клиники. На единственном маленьком окошке в стене решетка, дверь глухая и тяжелая. У меня связаны руки, поэтому я стучу в эту дверь плечом и до хрипов кричу, надеясь, что меня услышат. Никто не откликается. Залезаю на кровать, едва не упав с нее. Раскачиваюсь на пружинистом матрасе, выглядывая в окошко, а там почему-то осень, хотя на дворе уже зима. И деревья такие жуткие, с почерневшими стволами. И снова ни души…
— Помогите! — кричу в окошко, на котором оказывается нет стекла и мне вдруг становится очень холодно. — Помогите, — стучу зубами.
Распахиваю глаза и резко сажусь, ошалело глядя на нашу маленькую кухню и открытую форточку.
— Вот черт, — наклонив голову к согнутым коленям, упираюсь в них лбом. — Приснится же такое.
— Ты чего тут холодильник устроила? — ворчит вошедшая бабушка. — Закрывай сейчас же, я туда не пролезу.
— Конечно, — все еще приходя в себя от кошмара, слезаю с раскладушки на ледяной пол и закрываю форточку.
Кто-то плохо ее закрыл, а ветром толкнуло, но вслух не говорю. Все равно не признаются.
Быстро убрав постель, залезаю под горячий душ. Согреваюсь, лезу в аптечку за профилактическим препаратом. Болеть нельзя. Закидываю в рот две таблетки, запиваю большим количеством воды.
— Ты сегодня во сколько освободишься? — бабушка ставит передо мной чашку чая.
Надо же, какая забота! Но я не отказываюсь, он лишним точно не будет.
— Как обычно, около двух. У меня еще одна рабочая смена сегодня, — напоминаю на всякий случай.
— Думаю, успеем. Вчера звонили из клиники, сказали, что у них там что-то поменялось и комиссия по поводу твоей мамы и еще нескольких пациентов собирается сегодня в три часа.
— Как сегодня? — роняю чайную ложку на пол.
— Вот так, сегодня, Вась. Не я это придумала. Ты же поедешь с нами?
— Естественно! Мама знает? — обнимаю напряженными ладонями горячую чашку.
— Знает…
Дальше не слушая, подскакиваю с табуретки и бегу к ней в комнату. Как всегда, у окна. Крепко обнимаю ее, трусь носом о плечо.
— Мам, — зову, она молчит. — Мам, я не отдам тебя им. Слышишь? Не отдам. Я очень тебя люблю. Ты, пожалуйста, не забывай это, чтобы они там тебе не наговорили.
— Вот и твой папа меня тоже очень любит, — слышу, как она улыбается. — И я его люблю. Жду-жду, а он все не приходит. Отсюда совсем плохо видно, дочка. Давай спустимся вниз и подождем его там. Он привезет тебе сладости или новую игрушку. Папа очень любит свою дочку. Он так ждал тебя.
— Не надо, пожалуйста, — готова умолять ее. — Не надо.
— Ты не плачь, — она разворачивается, обнимает меня и гладит по волосам. — Не плачь, моя малышка, — начинает раскачиваться вместе со мной и тихо петь колыбельную.
У меня слезы градом текут из глаз. Всхлипывая, жмусь к ней и понимаю, что ни Яна, ни лицея, ни работы у меня сегодня не будет.
Кое-как успокоившись, накидываю куртку, влезаю босыми ногами в ботинки и бегу вниз. Ян уже дважды звонил, следом прислал сообщение, что ждет внизу.
Выбегаю на мороз к его машине. Степан удивленно смотрит на мою пижаму и растерянный вид. Открывает дверь.
— Прости меня, пожалуйста, — выпаливаю Яну, не успев отдышаться. — Я не поеду с тобой в лицей. Раньше не могла сказать. Меня вообще на занятиях не будет сегодня.
— Что-то случилось? — ни грамма обвинений, сразу беспокойство.
— Секрет… тот самый. Ян, я правда не могу. Это очень уважительная причина. Прости еще раз. Пока.
Бегом срываюсь обратно в подъезд. Отдышавшись, звоню куратору, объясняю, что маме назначили комиссию и я обязательно должна там быть. Обещаю, что сдам зачет по английскому позже. Следующий звонок Юре в кофейню с просьбой вызвать мою напарницу на замену. Я и там потом все отработаю, но сегодня я не могу оставить маму одну.
Взяв ее таблетки, возвращаюсь в ее комнату и провожу с ней весь день до момента, когда надо начинать сборы.
Сажаю ее на стул. Расчесываю длинные темные волосы, заплетаю их в красивую французскую косу. Подкрашиваю ей ресницы, губы. Она у меня очень красивая. Не удивительно, что папа влюбился в нее с первого взгляда. Глаза большие, ресницы как из салона, светлая кожа, четко очерченные пухлые губы с красивой ямочкой над верхней. Маленькая родинка сбоку под левым глазом и волосы вьются. Я в детстве всегда мечтала быть на нее похожей. А еще у нее очень теплая улыбка и во взгляде светятся два маленьких солнышка.
Я готовила себя к этому дню, но мне все равно страшно остаться без нее. Да, мы будем видеться, но дело не в этом. Дело в регрессе… Ей становится все хуже. Приезд бабушки и тетки подстегнул очередной толчок в никуда.
Мы выбираем с ней шерстяное платье до колена с широким поясом такого же цвета. Пока мама справляется с колготками и платьем, я приношу ей ботиночки на замках по бокам и ее пальто.
Сама я собралась еще час назад. У меня настроение совсем непраздничное, но для нее я всеми силами стараюсь создать эту атмосферу. Не хочу, чтобы она пугалась или беспокоилась. Эту функцию я привычно взяла на себя.
Капаю на ее запястья по паре капель любимых духов. Тонкий аромат тут
