В его торопливом тоне все еще был тот же надрыв. Я почувствовала, как в моих глазах закипели слезы. Я боялась снова поднять голову, увидеть его лицо.
«Между нами все кончено. Нас ничто не связывает. Никакая это не любовь!», снова сказала самой себе. Ведь он сам не знает, чего хочет…
― Это никогда не будешь ты. Тебе не место рядом со мной и ребенком! ― внезапно я почувствовала, что задыхаюсь ‒ слова дались мне с огромным трудом.
Дернулась, пытаясь вырваться из его объятий. Безуспешно.
― Прости меня, ― не давая мне уйти, оцарапал мою шею щетинистой щекой.
Сегодня Давид, и правда, был словно не в себе. Долго не спал, слишком много выпил, или даже принял что-то запрещенное? Сегодня что-то с ним было явно не так.
― Прости меня… ― с новой болью прошептал, овевая мою кожу теплой терпкой смесью алкоголя, сигарет и дорогой туалетной воды.
― И кем нужно быть, чтобы простить… твое отношение? Твои мерзкие поступки?
― А ты сама? Блин, Ларина… кто бы говорил. Да ты столько сделала, я до завтра буду перечислять! Ты должна меня понять! Да тут кто угодно бы спятил. Поставь себя на мое место, ― едва разборчиво пробормотал он, не то, злясь, не то, оправдываясь.
Мы стояли немного в стороне от общего потока студентов ‒ рядом с творческими мастерскими было довольно малолюдно. Нам не приходилось повышать голос, чтобы быть услышанными.
― А мне незачем вставать на твое место. Ты на мое не вставал, а я должна? Ввалился в мою жизнь, прошелся грязными ботинками по всему хорошему, что у меня было, ― внезапно я снова почувствовала, что задыхаюсь, но не от охвативших меня чувств, а от ненависти. ― Но Альдо поверил мне! Мы с ним только сильнее сблизились, наши чувства стали еще глубже! И знаешь, Третьяков… после всего я, наконец, поняла, что никогда тебя по-настоящему не любила. Любовь ‒ совсем другое. Да и с чего мне вообще было тебя любить?! ― голос далеко разнесся по полупустому помещению. ― С самого детства я не видела от тебя ничего, кроме мерзкого отношения!
― Ты снова лжешь! ― его рот перекосился, в глазах промелькнуло что-то совсем безумное. ― Грязная лгунья!..
Он встряхнул меня, так, что моя голова мотнулась вперед-назад.
― Я говорю тебе чистую правду!
Наконец, у меня кое-как получилось выбраться из его рук.
Вытащив из портфеля ту деревянную коробочку с кольцом, которую непонятно зачем взяла сегодня с собой (возможно, чтобы от нее избавиться), швырнула ее на пол у его ног, так, что она открылась. Украшение, то самое, которое было когда-то для меня символом нашей бессмертной любви, звякнув о холодную плитку, откатилось в сторону.
― Мне ничего от тебя не нужно, Винченцо, Давид, или кто ты там. Мне нужно, чтобы ты исчез… просто исчез из моей жизни, навсегда!
Давид проследил пораженным взглядом за своим подарком, который теперь валялся на пыльном полу между нами. Но так ничего не сказал.
Внезапно… вся эта сцена неуловимо напомнила мне другую, которая произошла между нами годы назад. Тогда после ссоры я швырнула об пол у его ног подаренный им букет красных роз. Вот так же по-детски истеря, гневаясь и крича. И в тот момент мной владели очень похожие эмоции.
Тогда я чувствовала себя ранимой влюбленной девушкой. Я отрицала свои чувства, говорила себе, «С меня хватит этого парня со всеми его проблемами!», но в глубине души понимала… что просто обманываю саму себя.
Тут у Давида из кармана донеся писк его смартфона. Окинув меня глазами, полными ненависти, парень полез за ним дрожащей от гнева рукой.
― Результаты ДНК-теста готовы. Черта с два я теперь исчезну из твоей жизни! Вера Тучина, Ника Ларина, Ринальди или кто ты там. Не дождешься! Думала, ты сможешь лишить меня сына?
― Какие еще результаты?! Я не позволяла тебе…
― А такие! Думала, я буду сидеть и ждать, когда ты соизволишь познакомить меня с сыном? Ты всегда меня недооценивала. Я сам взял образцы его ДНК. Зашел в твой дом и забрал из его комнаты соску и использованный носовой платок, а из ванной детскую зубную щетку ‒ проще простого. Теперь ты точно не уйдешь. И не скроешь своей лжи!
Открыв эмейл, парень просмотрел его… Недоверчиво-пораженно усмехнулся. Сделал короткий выдох. Снова вгляделся в смартфон, словно не мог поверить глазам. А потом опустил внезапно ослабевшую руку вниз, будто на минуту впав в прострацию.
Заглянув в его телефон, чтобы узнать, что же так его поразило, я все увидела в электронном письме, присланном одной из частных лабораторий Рима.
«Давид Игоревич Третьяков. Павел Игоревич Третьяков.
Вероятность отцовства: 0 %.»
Не может быть…
Неужели… Паша действительно оказался биологическим сыном Игоря?
Я почувствовала, как та тонкая незримая связь между мной и моим любимым человеком, которую я отрицала и отрицала, тщетно пыталась разрубить, вдруг порвалась, как гитарная струна.
И только в этот момент осознала, чем именно она была для меня все это время.
Глава 21. Одна семья
«Как видишь, Паша, и правда, вовсе не твой сын. Я с самого начала говорила тебе правду, а все твои оскорбления и претензии вообще мимо кассы!», «А почему у тебя тогда такой шокированный вид? Ты явно удивлена не меньше меня!», могли бы сказать мы с Давидом в тот день, почти две недели назад.
Но ни один из нас не произнес ни слова.
Минута уходила за минутой, а мы так и стояли, молча вглядываясь в лицо другого.
Чем была для меня мысль, о том, что у нас с Давидом растет общий ребенок? И чем эта мысль была для него?
Теперь эта связь была разрушена. Она была моей тайной радостью, о которой не знал, никто, кроме меня. И теперь ее больше нет.
Мы смотрели друг на друга, и, наверное, думали об одном и том же. Кем я была теперь для него? Женщиной, родившей от его ненавистного отца.
В тот день я первая отвела взгляд от его лица. Отвернулась. Отправилась на занятия, так ничего не сказав. Не задав ни единого вопроса. Не попытавшись оправдаться, как-то защититься.
Конечно, я сразу поняла, что эти дни просто сама себя обманывала. Мои чувства к нему всегда были настоящими. И любовь, теплая, близкая, беззаветная ‒ и страсть, толкавшая меня на ужасные поступки.
Теряя любовь, мы ощущаем ее как никогда остро. Но жизнь редко дает кому-то второй шанс. И если ты по собственной вине упустил свое счастье, выбросил его в выгребную яму, ты не можешь надеяться, что оно снова вернется к тебе, такое же чистое и незамутненное, каким было раньше.
Открыв дверь своим ключом, я прошла через элегантный современный коридор в просторную гостиную. Окинула взглядом открывшуюся мне картину.
Паша сидел на ковре, завороженно уставившись в телевизор ‒ на канале «Rai Yoyo», как обычно один за другим шли бессмысленные нарисованные на компьютере мультики. Рядом на диване, положив ногу на ногу, расположился Игорь ‒ его взгляд был прикован к макбуку, на ребенка он не обращал ни малейшего внимания.
Мое сердце кольнуло холодом.
Конечно, я понимала ‒ на то, чтобы день и ночь возиться с малышами, как полагается, заниматься по книжкам, собирать башни из конструктора, спрашивать, как говорит коровка и овечка, и так далее, времени и терпения не хватит ни у одной самой заботливой мамы, и ни у одного самого вовлеченного отца. Иногда родителям приходится включать мультики, чтобы не сойти с ума, но…
Но ведь он несколько месяцев не виделся с сыном. И, по-видимому, совсем по нему не скучал.
Я привезла Пашу в Милан всего на пару дней, просто, чтобы они пообщались. Сама ушла на встречу со своими подругами из модельного агентства. Возвращаюсь, и что я вижу? Даже Альдо, который приходился моему малышу всего лишь отчимом, проявлял к общению с ним куда больше энтузиазма ‒ все время придумывал какие-то новые игры, бегал за ним по дому, покупал развивающие игрушки и сам вместе с Пашей разбирался, как они работают.
Игорь же с самого младенчества просто включал ему видео для детей, вроде «Цып-цып ТВ» или «Синего трактора» и не парился ‒ ребенок не плачет, не пристает, ну, и отлично.
