хочу кричать, чтобы он прекратил. Это и делаю. Вырываюсь и кричу на него, и он отпускает. Смотрит так, словно среди лета выпал снег, а у меня выросла вторая голова. — Да что происходит?
— Ты пьян! — говорю я.
— И это отличный повод, чтобы снова продинамить меня? Я хочу свою жену! Вика, я соскучился и я хочу тебя. — орёт он — У тебя кто-то есть? — глаза Жени становятся темными и он делает шаг вперёд, срываюсь но, не успеваю и снова оказываюсь в его руках. Я начинаю вырываться так сильно, что это уже перестает быть чем-то безобидным, мы падаем на пол, я отбиваюсь ногами и руками, но Женя наваливается на меня и не позволяет скинуть его с себя. Он выглядит сумасшедшим, когда принимается целовать меня, я кусаю его губы, чтобы он прекратил, и он рычит, держит мои руки, своей одной над головой, его хватка, словно железные оковы. А потом целует мою шею, забирается под футболку, сжимает грудь.
Я плачу, дергаюсь и пытаюсь вырваться, а когда Женя, наконец, замечает мои слезы, то коченеет, и я немедленно скидываю его с себя и несусь в ванную. Запираю за собой дверь трясущимися руками, что получается у меня не сразу, и присаживаюсь рядом с ванной, обнимая свои колени. Меня трясёт, и я очень надеюсь на то, что он не станет выламывать дверь, чтобы добраться до меня.
Вздрагиваю, когда слышу стук в дверь.
— Малыш, открой пожалуйста — говорит Женя — прости, я… да, я пьян и меня понесло, но ты и меня пойми. Я какой день как на иголках, что между нами происходит? Я думал, что дам тебе немного времени и все наладится, но всё становится только хуже. Что происходит? — я молчу. Не хочу говорить с ним, пытаюсь успокоить дрожь и поймать своё дыхание. У меня болят руки, от того, что он так грубо меня хватал и, кажется, я ударила спину при падении. — Открой эту грёбаную дверь, Вика! — снова начинает сердиться Женя. Я буквально чувствую, как его трясёт — Ты к себе не подпускаешь, кормишь гребаными отговорками, я так зол, Вика! Выйди! Давай поговорим и я клянусь, что не трону тебя. Просто выйди ко мне, малыш.
— Поговорим завтра — кричу я. Конечно, я не открою. Не хочу его видеть и говорить тоже.
— Мы всё уладим, малыш. — говорит Женя и, похоже он присаживается рядом с дверью — Это временные трудности. Мы всё уладим. Хочу, чтобы ты знала, я тебя никуда не отпущу. Мы всё уладим, все решим. — выдыхает он и что-то ещё бормочет себе под нос какое-то время.
Вздрагиваю, и поднимаюсь, потому что заснула в ванной на полу. Снова слышу стук в дверь.
— Вика, твоя мать звонила, открой дверь малыш, у нас беда. — слышу голос Жени и поднимаюсь. Он ведь не придумал это, чтобы выманить меня? Всё тело ломит от того, что я спала на полу в неудобной позе.
Открываю дверь, Женя стоит передо мной без футболки, глаза красные, волосы взъерошены, виновато поджимает губы и избегает моего взгляда. Протягивает мне телефон.
— Который час? — спрашиваю я и разминаю шею, осматриваюсь, в квартире уже светло.
— Четыре тридцать — говорит Женя и отходит назад, чтобы дать мне возможность пройти — Собирайся. Дай мне пару минут и пожалуйста, аспирин. — прочищает горло он и ловит мой взгляд — Поедем в больницу. Похоже, твой отчим разбился в аварии.
Я больше не чувствую сонливости, у меня всё тело немеет, я в шоке от того, что услышала. Смотрю на Женю и хочу, чтобы он сказал, что пошутил, придумал это всё, чтобы выманить меня из ванной и поговорить о том, что вчера произошло.
Он осматривает меня какое-то время, мне даже становится неловко под таким пристальным взглядом, рядом с ним. А потом он снова повторяет о том, что Кирилл в больнице, поторапливает меня, суетится в комнате в поисках чистой одежды. И я понимаю, что он не обманул меня. Кирилл и в самом деле попал в аварию.
Опускаю глаза на экран своего телефона и нахожу там огромное количество пропущенных вызовов от мамы и понимаю, что, не дозвонившись мне, она, скорее всего, позвонила Жене. В груди начинает болеть, а слезы туманят мой взор, когда я возвращаюсь в ванную и умываюсь прохладной водой.
У меня всё тело ломит, глаза горят, а ещё эта нудная тошнота, которая начинает меня раздражать. Может быть у меня гастрит? Неудивительно, учитывая, что последнее время я игнорирую завтраки и постоянно нервничаю. Поднимаю глаза, чтобы увидеть своего мужа, который стоит позади и наблюдает за мной. Выглядит так, словно хочет что-то сказать по поводу того, как мы провели вчерашний вечер, но так и не решается. Я этому рада, сейчас это последнее чего я хочу. У меня в голове стучит, потому что я не знаю, жив ли Кирилл. Женя сказал, что из того, что услышал в трубку от мамы, он понял, что мой отчим попал в аварию и сейчас в больнице.
Закрываю глаза и шумно выдыхаю, пытаюсь успокоиться, но мне никак не удается. Вытираю слезы тыльной стороной ладони, когда оказываюсь на кухне и набираю Жене стакан воды, а потом бросаю туда таблетку аспирина и наблюдаю за тем, как она растворяется, тщетно пытаясь отвлечься от ужасных мыслей, которые словно змеи заползают в мою голову. Не хочу думать о том, что Кирилла больше нет с нами.
Должна признаться, что мои взаимоотношения с мамой стали в разы лучше с появлением этого мужчины в её жизни. Он всегда относился ко мне как родной дочери и если честно, был куда большей поддержкой, чем родная мать. Чего стоит только вспомнить тот момент, когда я решила писать картины. У мамы была истерика, а Кирилл был тем, кто купил у меня первую картину, да и друзей своих, похоже, заставлял покупать у меня работы. Потом нашел мне агента, не такого хорошего как Эдита, но всё-таки.
Вздрагиваю, когда Женя касается моей щеки, вытирая мне слезы.
— Иди сюда, — говорит Женя и притягивает меня в свои объятия. Я не сопротивляюсь, мне так плохо, поэтому я нуждаюсь в его поддержке и объятиях. Я не хочу терять Кирилла, и очень боюсь того, что услышу, когда мы приедем в больницу. Женя, гладит меня по голове, пока я утыкаюсь ему в плечо и плачу. — Я, правда, не знаю, как у него
