Кивает.
— У нас с мамой был Артур. В Италии…
Помню этого перца. Всегда к нему относился плохо. Он подбивал клинья к Агате и до нашего брака, и во время брака. После тоже, получается.
И вроде я злой до белых пятен перед глазами, а права злиться не имею.
Сам ее оттолкнул.
— Он был твоим… М-м-м… Что-то типа папой? — Спрашиваю, представляя, как бы смачно Агата меня сейчас огрела за наглость.
Тим устало вздыхает. Понимаю, объяснять такому дураку как я — непросто. Но сын идет навстречу.
Отвлекается от окапи, смотрит на меня и разводит руки.
— Артур был моим другом. И остается. Мы с ним часто созваниваемся. Он — как ты… — Тимур думает. Я улавливаю в глазах сына сомнение. Потом манит меня пальцем ближе. Я подставляю ухо. Слышу шепот: — Только ты мне еще больше нравишься, если честно. И маме, кажется, тоже…
Не могу сдержать улыбку. За спиной растут крылья. Ну если даже сыну кажется… Значит, ни черта не кажется.
— Спасибо, Тимур, — благодарю его предельно серьезно. — Мне очень приятно знать, что я нравлюсь вам с мамой. Вы мне тоже очень сильно нравитесь.
Тим с определенно унаследованным от матери благородством кивает, принимая уже мое признание. А потом возвращается к прощанию со своим жирафом.
Мы с сыном проводим вместе замечательный день.
Я сбиваю все рабочие звонки. Общаюсь только с Агатой. Спрашиваю, как у нее дела и отчитываюсь о наших.
Прекрасно понимаю, что ей сейчас не до нас. Просто хочу, чтобы она помнила: кроме смерти есть еще жизнь. И она заключается в детях. Из нашего с ней сына жизнь бьет ключом.
Мы с Тимом на ютубе смотрим, как складывать палатку. Делаем это вдвоем. Сначала промахиваемся — уже установив, замечаем, что сделали это на муравейнике. Приходится доставать колышки, отряхивать и переносить.
Собираем к купленным дровам еще и ветки — для запаха. Зачищаем от коры палочки, на которых будем жарить зефир. Раскладываем мясо с овощами. Картошку в фольгу заворачиваем.
Тимур рассказывает мне по-настоящему неизвестные вещи. Оказывается, у меня очень увлекающийся и скрупулезный сын. Он знает все на свете о жирафах, много об архитектуре, а еще о космосе и планетах.
Мне не приходится притворяться. Слушать его интересно. Мы задаем друг другу вопросы.
Он — про мою работу, семью, детство. Я — про их быт с мамой.
Осознание, что она дала ему прекрасную жизнь, отказавшись от брошенной как подачка поддержки в виде сумки с деньгами, бьет по совести. Я понимаю, что они и дальше вполне могут жить без меня. Но для меня это было бы огромной трагедией.
Ставлю мясо на огонь и читаю сообщение от Агаты.
«Я освободилась. Еду домой»
«Все нормально?»
Она медлит. Видимо, думает, соврать ли. А я и так знаю, что нет.
«Побудешь с Тимом до завтра? Боюсь его тревожить. Вдруг расплачусь?»
Агата спрашивает, с потрохами выдавая свою беззащитность. Я прерывисто вздыхаю. Смотрю на сына — он бегает вокруг палатки, играя в какую-то непонятную для меня игру. Понимаю, что одиночество ей сейчас ни к чему.
«За тобой Марк заедет. Приезжай к нам. Здесь вкусно кормят. Да и как ты можешь не попрощаться с безымянным окапи?»
Действительно.
Захожу в бесконечную череду пропущенных и нахожу там номер Марка. Набираю его, чувствуя, что на губах играет улыбка.
Склоняется, протягивает Агате руку, помогая выбраться из машины, а вот жена смотрит на него не слишком дружелюбно.
— Все сделано по красоте, шеф! — Отвечаю благодарным кивком на заверение Марка.
Но дальше все внимание — ей.
По Агате видно, что она устала, нервничает, может даже злится. Подходит ко мне. Рефлекторно вкладывает свои — холодные — руки в мои ладони. Я сжимаю, она вскидывает взгляд.
— Он нас чуть не убил… — Выдыхает, а я скашиваю взгляд на Марка. Тот вряд ли слышит, но и сам понимает, что гнал. Разводит руками.
Я качаю головой.
Завтра впишу ему пистонов. А сегодня возвращаюсь глазами к Агате.
— Уволю. — Обещаю, она хмурится и мотает головой.
— Нет уж. Он слишком тебя любит. Ты не можешь с ним так поступить. Я полтора часа слушала, какой Игорь хороший человек…
Несдержанно смеюсь. А еще наслаждаюсь тем, что Агата по-прежнему не выдергивает из моих ладоней руки. А пальцы дрожат уже значительно меньше.
Я вряд ли рискну спросить, как прошел ее день. Хочу, чтобы отвлеклась.
— Тогда премию дам, — бывшая жена смотрит на меня долгим взглядом, а потом вздыхает.
Оглядывается на Марка.
— Спасибо, Марк, но вы так в следующий раз не гоните, хорошо?
— Конечно. Игорь Николаевич просто сказал, что здесь мясо стынет. Нельзя мясо остывшим есть…
Агата еще раз вздыхает, но не спорит.
Кажется, поняла, что каши с нами не сваришь.
Вытаскивает свои руки из моих и идет по направлению к костру.
Тимур бежит навстречу. Мать приседает, он врезается в нее и начинает обнимать. Она гладит его по голове, целует.
Их подсвеченные мерцающим светом пламени силуэты выглядят так красиво, что я еле сдерживаюсь, чтобы не достать телефон.
— Ты приехала.
— Да, малыш. У вас же тут вечеринка…
Она выдавливает из себя улыбку для сына и играет в беззаботность. Мне ее жаль, хочется обнять, прижать, поддержать и дать выплакаться, но она не готова.
Подходит к нашему столу, окидывает его взглядом.
Шепчет мне на ухо:
— Если честно, есть не хочется…
— Мясо очень вкусное. Попробуй хотя бы.
Сдается со вздохом.
Съедает три кусочка (я считаю), а еще перец и несколько баклажановых слайсов.
Тим рассказывает ей обо всем, что мы сделали за день. Агата выражает восторг. Дальше мы, как и планировали, жарим зефир и печем картофель.
Ложимся на надувной матрас и смотрим на звезды.
Тим — между нами, взявшись за руки. Я — не великий астроном, но стараюсь угадать названия звезд и созвездий, тыча в небо пальцем. Тимур принимает «экзамен», сообщая, угадал или нет.
Я знаю, что Агата позволяет все это, только потому что дико устала. Жизнь ее помотала. Но все равно благодарен.
Она идет укладывать сына, а я пока убираю остатки роскошной жизни.
Мы купили два спальника. Эта мысль не дает покоя. Я могу поспать и в машине, не проблема, но хочется…
— Он уснул, — Агата выбирается из палатки и подходит ко мне.
Ближе, чем позволяла себе в любой другой день.
Хочешь греться об меня? Грейся. Я поделюсь. Я с тобой все разделю.
Проверяю ее готовность к прикосновениям, точно как с окапи. Тянусь рукой и торможу. Она не делает шаг назад. Тянусь еще.
Глажу ее щеку, Агата закрывает глаза и сглатывает.
Тишину летней ночи разрезают своим треском только цикады. Я не слышу ни наших дыханий, ни ее мыслей.
Только улавливаю, как по щеке скатывается слезинка.
Наглею сильнее.
Сжимаю ее в объятьях, утыкаюсь носом в висок.
Дышу, как сумасшедший, на разрыв легких.
— Плачь, все хорошо.
Разрешаю, а потом впитываю тихие слезы. Без истерик и надрыва. Она теперь мама, она не имеет права сильно убиваться.
Агата быстро успокаивается, легонько отталкивает меня и шепчет:
— Прости…
— Все хорошо. Я тобой горжусь, Агата, ты очень сильная.
Бывшая жена долго смотрит на меня, а потом глаза снова наполняются слезами. Их причина уже во мне. Им Агата пролиться не дает. Вздергивает подбородок и смахивает.
Она сильная, потому что такой ее сделала жизнь. И я.
— Тебе чем-то помочь? — спрашивает, а я мотаю головой.
Складываю столик, стулья, несу к багажнику, чтобы за ночь не отсырели. Утром здесь же и позавтракаем. После рыбалки, конечно.
— Мы с Тимом договорились встать в пять.
Сообщаю Агате, а она в ответ закатывает глаза, улыбается опять.
— Боюсь, Тимурка не встанет так рано. Он ужасный соня…
Не спорю с бывшей женой, ей лучше знать. Но если встанет — пойдем, конечно.
— Ты можешь ложиться в палатке, Агата, а я в машине устроюсь…
Киваю на внедорожник, а потом ловлю такой же удивленный, как у Тимурки взгляд.
