Бе-е. Нет. Ни за что. Никаких детей. Простите. И меня не волнует, насколько хороша эта девчонка.
Делаю стремительный шаг назад, притворяясь, что это потому, что слышу крики изнутри. Но на самом деле я испуган до чертиков.
Брук поднимает на меня свои оленьи глаза, которые говорят, что она не понимает. Дыхание учащенное, ее ярко-розовая помада размазана по подбородку. Она крепко сжимает отвороты своего тренчкота, а потом начинает лихорадочно застегивать его.
Знаю, что должен продолжать поощрять ее на эксперименты со мной. В конце концов, всего одна ночь секса за всю ее жизнь? И это в двадцать два года? В ней должно быть накопилась неудовлетворенность, созревшая в таком сексуальном теле.
Но я не могу. Если честно, думаю, что испуган до усрачки. Блядь. Всего несколько дней с этими детьми, и мои биологические часы затикали: «тик-так, так-так».
Брук ничего не говорит, просто сжимает свои руки в кулаки, пальцами впиваясь в блестящую ткань тренча. Затем закрывает глаза и делает несколько глубоких вдохов. Когда она снова открывает их, то делает несколько шагов в сторону и разглаживает руками зализанные волосы, поправляя свой конский хвост, прежде чем облизывает губы, чтобы заговорить.
― Я… Я подумаю об этом.
Она задевает меня плечом, проходя мимо, и исчезает за раздвижными дверями, пока я делаю глубокий вдох. Мое беспокойство улетает прочь вместе с ним.
А затем я улыбаюсь. Мило и широко.
Бинго, детка.
***
Черт, оказывается делать шоколадное печенье го-о-ораздо сложнее, чем я предполагал. Мы только в самом разгаре еб… гребаной готовки, а я уже бросил тридцать баксов в банку ругательств (но затем тайно стащил обратно примерно пятнадцать, пока Кинзи не видела).
― Твою ж мать, ― ругаюсь я, когда вынимаю первую партию из духовки и обнаруживаю, что они превратились в маленькие черные диски древесного угля. ― В рецепте сказано восемь-десять минут до готовности, а не до окаменелости. Боже мой.
― Хм, ― хмыкает Белла, исчезает на мгновение и возвращается с табуретом-стремянкой, толкает дверцу духовки, закрывая ее, а затем становится на него. ― Моя бабушка сказала, что наша духовка слишком горячая. Поэтому, думаю, тебе нужно уменьшить огонь.
Она нажимает на кнопку и уменьшает температуру примерно на десять градусов. Не желаю соглашаться с этим, но маленький монстр действительно мило выглядит в своем переднике. Если вы скажите кому-нибудь, то я по-настоящему выпрыгну из этой книги и убью вас, но-о-о… На мне тоже передник. И он розовый. На нем изображены… Ну, думаю, что это мыши или крысы, или кролики, или кто-то из их вида. В любом случае, все они улыбаются как психи, и на всех них также надеты передники.
Фан-блядь-тастически.
― Ты думаешь, нам стоит поставить следующую партию чудовищных шоколадных печенек? ― спрашиваю я, роясь в шкафу в поисках каких-нибудь пищевых красителей. Знаю, что это дерьмо, по общему мнению, вызывает у детей СДВ (Примеч. пер.: ADD (Attention-Deficit Disorder) ― синдром дефицита внимания с гиперактивностью) или как-то так. Но я съел кучу этой хрени, и я в полном порядке, как видите.
Хватаю упаковку и капаю несколько капель синего и красного в тесто, пока дети пристально наблюдают за мной с выражением благоговения на лицах. Серьезно, они такие наивные. Это их лучшая черта.
— Это кровь демонов, ― говорю я, и Кинзи кривится.
— Это неправда. Я видела эпизод «Мурашек» (Примеч. пер.: «Мурашки» (англ. Goosebumps) — канадский телесериал. Экранизация произведений Роберта Лоуренса Стайна), и она была зеленой.
Я замираю и наклоняюсь, уперев руки в бока, пока смотрю Кинзи прямо в лицо.
— Существуют разные породы демонов, как у собак. — Я выпрямляюсь и указываю на кучку мерзких крыс, сидящих у моих ног и выпрашивающих кусочек печенья. ― Видишь. Собака Брук гадкая и лысая, а твоя ― гадкая и волосатая, ― делаю паузу. ― Ну, за исключением самой старой. Он просто фе-е-е, еще и лысый наполовину. Но, в любом случае, у демонов разного вида, кровь отличается по цвету. Спроси кого хочешь.
Я показываю ей язык и беру ложку, чтобы перемешать тесто.
— Моя очередь! — говорит Грейс, борясь с близнецами за место, чтобы вцепиться в мою ногу. — Я хочу сделать это!
Я кладу ложку, поднимаю ее и кружу, пока она кричит от смеха.
— Тогда действуй, цыпленок, — говорю я, располагая ее на стойке и позволяя ей помешать тесто ложкой. — А дядюшка Зэй пока включит какую-нибудь музыку.
— Что-нибудь похожее на то, что мы слушали по дороге из школы? — Белла притопывает ногой и застенчиво смотрит на меня из-под водопада темных волос. О-о-о. Она, черт возьми, гораздо милее, чем моя собственная племянница. Почему та, что имеет со мной кровную связь, такая паршивка? — Потому что мне нравятся клевые песни.
Задумываюсь на долю секунды, а потом щелкаю пальцами.
— Тогда тебе понравится «Сиди спокойно, выгляди красиво» в исполнении Daya (Примеч. пер.: Daya (настоящее имя Grace Martine Tandon) — американская поп-певица, автор-исполнитель). — Включаю песню на своем iPod’е и прибавляю громкости в динамиках. — На самом деле, мораль этой песни не в том, чтобы сидеть спокойно и выглядеть красиво, просто к сведению.
Белла и Кинзи обе смотрят на меня круглыми глазами. Почти возможно забыть, что они — дьяволицы, посланные специально из ада, чтобы мучить меня. Почти.
Слышу грохот позади себя, а повернувшись, вижу, что миска с тестом для печенья на полу, стекло разбито вдребезги на мелкие кусочки, а собаки жрут фиолетовую жижу с белого линолеума.
Блядь.
Помните, что я говорил о том, чтобы забыть? Так вот, вы должны забыть, что я вообще такое сказал.
Ненавижу детей. Ага. Ненавижу их.
***
Несколько часов спустя я просыпаюсь, как от толчка. Сэди лежит у меня на груди. А я зеваю и потягиваюсь в сидячем положении, прижимая малышку к себе. Потом делаю глубокий вдох и наблюдаю, как Брук проскальзывает внутрь дома.
Она закрывает за собой дверь, пока я встаю на ноги и на цыпочках иду, чтобы уложить малышку в кроватку.
Блядь. Охренеть.
Я хотел дождаться Брук в постели, весь такой обнаженный, потный и возбужденный. А вместо этого — волосы на моей голове слиплись из-за фиолетового теста для печенья, а по шее размазаны детские слюни. Я укладываю Сэди в кроватку как можно аккуратней, молясь Божеству Любви и Секса, чтобы она продолжила и дальше спать.
Дин-дон, дин-дон. Кто-нибудь, услышьте меня.
Бросаю взгляд через затененную гостиную туда, где Брук стоит в своем тренчкоте, наблюдая за мной. Ее глаза скрыты в темноте. Из-за чего невозможно понять, о чем она думает.
Обхожу кроватку и останавливаюсь меньше, чем в тридцати сантиметрах от Брук. Она на мгновение опирается на перила, глаза все также находятся в тени, поэтому по ним ничего невозможно прочитать. Она выстукивает легкий ритм пальцами, пока я жду. Мое тело уже напряжено от ожидания. А мой член отказывается забывать, какой тугой и горячей была ее киска, как ее тело извивалось подо мной от наслаждения.
Делаю шаг к ней и нежно кладу руку на плечо Брук, как делал до этого, и разворачиваю ее лицом к себе. Когда она не сопротивляется и не протестует, я тянусь и начинаю расстегивать пуговицы ее тренча. Снова ни слова возражений, но не думайте, что я не услышал ее судорожный вздох. Ее пульс учащается, и когда развожу полы пальто и сбрасываю его с плеч, я вижу как вздымается ее грудь от частого дыхания.
Кружевное боди под ним, как из самой смелой сексуальной фантазии. Прозрачное во всех нужных местах, но дразнящее непрозрачностью в других. Легкий цветочный узор проходит по полной спелой груди Брук вплоть до тоненького пояса ее кружевных шортиков.
Когда я опускаю свои руки вниз, чтобы обхватить ее щеки, она стонет и позволяет себе прильнуть ко мне. Странная горячая дикая ревность пронзает меня, пока я прижимаюсь своим ртом к ее шее и крепко целую, сильно посасывая и жестко покусывая.
