class="p1">Я перебираюсь через сидение водителя на коленях, краем глаза видя, как он кидает мою сумку на заднее.
Чувствую смачный шлепок и вскрикиваю. Только плюхаюсь на попу, толкаю Леона в плечо.
— Больно же!
— Не больнее, чем член в заднице, — новый удар в плечо и тут же хлопок двери и его пальцы на запястье.
Вырываться бесполезно.
Он тянет меня на себя, отодвигая от руля сидение.
Его намерения настолько прозрачны, что мне становится стыдно. За то, что я готова согласиться сейчас на все.
На все, что он захочет.
— Леон, тут люди вообще — то, — напоминаю для проформы, а он хмыкает, скользя языком по линии шеи, запуская процесс саморазрушения.
— Стекла затонированы, все внутри, а мне пиздец как нужно в тебя. Неужели откажешь путницу в стакане воды?
— Ну если только маленький глоток.
— Боюсь начну и нее смогу остановиться, — хрипит он мне в губы, вычерчивая на них линию своими, словно чиркает спичкой по коробку.
Меня пробивает разрядом, стоит его тяжелым рукам вдавить мою поясницу в себя.
Я ахаю, ощущая, насколько тесной становится одежда, как стояк упорно долбится в промежность.
Вот успела бы переодеться, уже бы задрала длинную юбку, чтобы ощутить его размеры в полной мере.
Его язык как варвар вылизывает меня изнутри, дышать почти не дает, словно пытается достать до гортани.
Я мычу в его наглый, настойчивый рот, пальцами глажу короткий затылок, ощущая ежик волос.
Спускаюсь на шею, плечи. Стягиваю их, впиваюсь ногтями.
Леон рычит зверем, сминая мой зад до боли.
Секунду две, похоть с дыханием перетекает от меня к нему и обратно. Целуемся так, словно, если выпустить хоть глоток воздуха, умрем. Влажно, сочно, как одержимые.
До уха доносится треск ткани.
Я отстраняюсь резко.
— Леон! Они у меня единственные.
— Я тебе еще куплю. Что хочешь куплю, только замолчи, дай мне себя, ведьма.
Леон поднимает руку, стягивает волосы на затылке до стона.
— Дай…
— Бери, — только и получается ответить, пока он нажимает на затылок, снова вжимая в меня свои твердые влажные губы. Царапает подбородок, щеки, колит губы, обнажая все, даже самые скрытые рецепторы.
Задыхаюсь, но продолжаю купать язык в горьковатой от сигарет слюны, впуская в себя его, ощущая ее как самый сладкий яд.
Эти три дня я была в подвешенном состоянии, а сейчас словно твердо встала на землю. Словно он держит меня. И не важно, как крепко, не важно, что его руки уже причиняют боль, словно сломать хотят, мне нужно больше стабильности, еще больше. Даже если прямо сейчас, тут, мне придется стать игрушкой в руках этой безумно зверюги.
Леон
Кроет люто. Ведет. От запаха. От вкуса губ. Сожрать хочется.
При мысли, что, рано или поздно, придётся отпустить, в груди ноет. Целую рвано, дико, оттягиваю момент, когда членом страйк выбью.
Потому что кончу быстро, сразу. Я все эти четыре дня жил с мыслью, как к ней вернусь.
Думал, как встретит? Встретила. Так встретила, что яйца ломит.
В башке цунами, под веками мошкара. И терпению уже предел, когда тереться попкой, обнаженной начинает.
Я растягиваю ткань штанов, в которых ее попка кажется орешком.
Задницу все больше открываю, между булками вожу пальцами, задевая одну дырку, вторую. Пиздец тут мокро. Горячо. Глажу киску, пальцы туда сую, сразу чувствуя, как мышцами сжимает. Стискиваю челюсть, поцелуй прерывая.
— Приподнимись, малыш, — тяну руку вниз, полностью откидывая спинку сидения.
Она тут же ложится на меня, за шею обнимает, а мне даёт лучший доступ к спинке изогнутой, к попке торчащей.
Выть охота от кайфа, что алкоголем по венам течёт, пьянит, вводит в зависимость. Хочется больше.
Глубже.
Жёстче.
Хочется знать, что только моя.
Вытаскиваю пальцы, поднимаю, по губам ее размазываю, тут же целуя жадно.
Она стонет мне в рот, елозит телом, добавляет, и без того, высокой температуры.
Глажу по спине, ощущая, как от гладкости кожи пальцы дрожат.
Глажу все выше, толкая язык, ощущая ее сладкий вкус, до звенящих губ, до головокружения.
Сдавливаю шею сзади, отрываю от себя сочные губки.
— Кто я?
— Леон, — хрипит она, взгляд туманный, у меня самого в голове бардак. Все мысли об одном, все инстинкты направлены на одно.
Поднимаю ее выше, перед глазами лифчик тонкий, простой.
А должна в кружевах ходить. Чтобы соски через них торчали. Спускаю пальцами чашечки, впиваясь взглядом в тугие камушки сосков. Облизываясь, бросаю взгляд на Веру, что кажется дышать перестала.
Наконец губами впиваясь. По одному, черчу искру, другой в рот втягиваю, отпускаю. Языком ласкаю долго, пока Вера дрожать не начинает, ногтями в плечи впиваться…
Тянет руки ниже, к краю мятой, как тряпка, рубашки.
Помогаю стянуть, лишь на мгновение оторвавшись от ягодок, что снова в рот просятся. Стягиваю пальцами обе грудки, в рот два соска сразу беру, слышу над головой стон, чувствую по коже горячие пальцы. Плавят. Обжигают.
Выпускаю из плена соски, тяну малышку к груди, показывая что делать надо.
Она тут же губами к волоскам прижимается, гладит губами, языком сосок задевает. Ниже. Ниже, по плоскому животу, к ремню.
Бля…
Я сдохну если она только прикоснется к нему.
— Я не очень понимаю, что делать дальше.
— Просто расстегни ширинку и возьми хер в руку. Пока этого достаточно.
Она кивает, как послушная девочка, сводя меня с ума сильнее. Ощущаю себя маньяком, которому срочно нужно вставить. Куда угодно.
Она часто дышит, прикусывает нижнюю губку, которую легко представить натянутой на член. Иногда поднимает взгляд.
Я мазохист, потому что терпеливо жду, когда ее дрожащие пальчики с простым бесцветным лаком справятся с пряжкой с секретом.
Она все пробует и пробует, уже посмеиваться начинает и дергает. А я жду.
Кайфую просто от того, что смотрю на то, как тень от ресниц окрашивает щеки, как на скулах собираются капельки пота, что путаются в кудряшках, которые выбиваются из когда — то строгой прически. Направляю руку вперед и просто снимаю резинку, наблюдая, как ресницы роскошным покрывалом опадают.
Наконец она справляется с ремнем, победно улыбаясь. Поднимаю бедра, а она стягивает джинсы, сглатывая, когда наконец показывается напряженный член. Он настолько на грани, что вены кажутся синими.
Она испуганно поднимает глаза.
— Мне кажется, тебе плохо
— Даже не представляешь насколько, — хриплю, чувствуя, как по головке скользит ее теплое сладкое дыхание.
Запах.
Желание.
Голод.
Меня уносит, я больше не соображаю. Просто дергаю двумя руками голову Веры, требуя.
— Открой рот и мне будет хорошо.
Она испуганно замирает, сжимает губы, а хватаю щеки,
