— Это неправда. Я точно знаю, что профессор Вильчур разорен, а если бы даже он был миллионером, это не имело бы для панны Люции ни малейшего значения. Уверяю вас, потому что знаю: для нее материальная сторона вообще не существует. О нет, она слишком интеллигентна, а ее бескорыстность даже меня поражала. Я ведь сам не один раз предлагал ей выгодных пациентов, а она отказывалась, ссылаясь на отсутствие времени. А знаете, как она распоряжалась своим свободным временем?.. Она бесплатно лечила в детских приютах и домах престарелых. Пани Нина вернулась на прежние позиции.
— Я всегда была о ней такого мнения, — сказала она. — Всегда. Однако вы согласны, что сами теряетесь в поисках мотивов ее поступка? Все это можно было бы объяснить только безграничной любовью. Такое случается, что молодые девушки увлекаются пожилыми мужчинами или даже влюбляются в них. Возможно, и здесь как раз тот случай, хоть я не допускаю подобной мысли уже хотя бы потому, что доктор Каньская производила на меня всегда впечатление человека здорового как физически, так и умственно, а любовь к такому старому человеку, несомненно, можно рассматривать как что-то ненормальное, противоречащее природе.
Вновь воцарилось молчание.
— Мне рассказывали когда-то, — снова заговорила она, — что знахарство основано не столько на лечении, сколько на убеждении больных в том, что они чувствуют себя лучше. Говорят, что недавно разоблачили где-то в Малой Польше знахаря, который, пользуясь умением гипнотизировать, вымогал у наивных сельских жителей деньги, а у жен и дочерей — то, что они могли ему дать. Мир полон тайн, и я никогда не стремилась проникать в них. Вы знаете, какое я установила для себя правило?
— Какое?
— Просто, когда сталкиваюсь с чем-то непонятным, когда чувствую, что под покровом необычности может скрываться какая-то мерзость, я быстро прохожу мимо. Я предпочитаю сохранять убеждение, что мир прекрасен, а поступки людей интеллигентны и разумны. Таким образом, я защищаю себя от всякой грязи. Я прохожу мимо и, если бы мне даже очень нужно было проникнуть в неизвестное, я бы отказалась. Поверьте мне, что это хороший рецепт.
— Знаете, не от всего можно так легко отойти, — серьезно заметил Кольский.
— Кто говорит о легком! Уважая себя и укрепляя свои человеческие качества, нужно уметь выходить победителем из трудных ситуаций. Не фокус переломить соломинку, несложно отказаться от блюда, которое нам не по вкусу. Мне кажется, что вы относитесь к типу как раз тех людей, которые созданы для преодоления самых больших трудностей. Вы мужественный человек. Если бы вы жили во времена колонизации Америки, то наверняка были бы одним из пионеров.
На балкон вышел профессор Добранецкий и обратился к жене:
— Нина, пан министр уходит и хотел бы с тобой попрощаться.
— Иду сию же минуту, — ответила она, вставая и протягивая руку Кольскому. — Я благодарю вас, это была замечательная беседа. В моей жизни так мало подобных мгновений!.. Я безгранично сожалею, что уезжаю, но ничего не поделаешь: все уже решено и подготовлено. Я не могу отложить свой отъезд, но постараюсь сократить пребывание за границей. Мне хочется еще столько вам сказать и столько от вас услышать. Вы позволите вам написать?..
Смущенный, Кольский окончательно растерялся.
— О да, прошу вас. Буду очень благодарен.
Он низко склонился, целуя ей руку, а когда распрямился, ее уже не было на балконе.
Потрясенный, он возвращался домой. Чтобы собраться с мыслями, миновал свой дом и отправился бродить на Аллею. Уже светало. Над Лазенковским парком серебром прояснялось небо. Присев на одну из скамеек, он стал анализировать впечатления. Он не считал себя и, в сущности, не был глупым человеком, и в том, что говорила пани Нина, он сразу же почувствовал жало ненависти к Люции, замаскированное такими искусными комплиментами. Мнимо защищая Люцию, по сути она хотела дискредитировать ее в его глазах. Но с какой целью? Разве отъезд Люции был каким-то образом связан с особой пани Добранецкой?.. Нет, это бессмысленно. Было еще одно объяснение, но Кольский достаточно скромно оценивал себя, чтобы предположить, что эта великолепная дама влюбилась именно в него.
Во всяком случае, эта беседа с ней должна была оказать и оказала на него очень сильное впечатление. Пани Добранецкая завоевала его расположение признаниями, очаровала манерой держаться и уровнем восприятия тех сложных событий, на определение которых у него лично нашлись только такие простые слова, как любовь, ненависть, ревность.
Засыпая, он думал:
— Удивительная, необыкновенная женщина…
Люция смеялась звонким беззаботным смехом.
— Вот видите, и здесь пригожусь, — говорила она, открывая чемодан и вынимая оттуда аккуратно завернутые в вощеную бумагу бутерброды. — Ослабели бы от голода.
— Вы и об этом подумали? — удивился Вильчур.
— Вовсе не думала. Я просто позвонила в железнодорожную справочную и узнала, что в этом поезде нет вагона-ресторана, а отсюда уже нетрудно было сделать выводы. Поскольку я также знала, что из дому выехали вы очень рано, конечно, без завтрака, то предусмотрительно подготовила все это.
— Но это же целая кладовая.
— Не беспокойтесь, пан профессор. На ближайшей большой станции есть буфет, но поезд там будет только в одиннадцать. Уверяю вас, что до того времени немного останется от этой кладовой.
Предсказания Люции полностью оправдались. Хорошему аппетиту способствовало не только раннее утро и путешествие, но и настроение обоих. После короткого замешательства и серии упреков, которые Вильчур высказал Люции, он вынужден был согласиться со свершившимся фактом. Согласиться ему было легче еще и потому, что в сущности, хотя он самому себе не признавался, его безгранично обрадовало ее непослушание.
Он внимательно слушал ее планы на будущее. Она не собиралась ограничивать свою работу в деревне только помощью Вильчуру. Она уже составила для себя полный план действий. Прежде всего она займется более широкой пропагандой гигиены, особенно в домах. В свою очередь, Вильчур познакомил ее с условиями, ожидающими их на месте, рассказал ей о людях, отношениях, обычаях, сохранившихся на мельнице, в городке и в округе.
Они были так заняты беседой, что не расслышали звука легко отодвинувшейся двери купе и не заметили на миг просунувшейся руки, которая ловко нырнула во внутренний карман пальто Вильчура, неосторожно повешенного здесь же у двери.
Хозяин руки бесшумно вытащил ее с содержимым кармана и также бесшумно закрыл дверь. Не теряя времени, быстро покинул вагон, предусмотрительно прошел еще через два и в третьем остановился в пустом коридоре. Внимательно осмотревшись, он вынул из-за пазухи довольно толстый бумажник. Увидев большую пачку банкнот, свистнул, затем ловким движением спрятал ее в карман. Внутри бумажника остались только бумаги, не представлявшие никакой ценности. Он уже хотел было выбросить его в окно, но вдруг обратил внимание на зеленый листочек, напоминающий доллар. Вытащив его, прочел: "Получено от профессора Вильчура злотых…"
