– Все равно, давай попробуем, – ответила она. Широко улыбнувшись, она спешилась, отдала мен честь и добавила: – Увидимся через пару минут.
Я шел к замку, все еще думая об Антуанетте и Себастьяне. Об этом ужасном случае я не вспоминал с тех пор. Он спал в моей памяти двадцать два года. Но теперь, вспомнив его, я все понял. Понял, что именно с этого дня я возненавидел своего отца.
А через неделю я пережил настоящее потрясение.
Я вернулся в шато после обычной утренней прогулки по лесу. В кухне увидел Симону, экономку. Она ставила на поднос завтрак для нас с Кэтрин. Обменявшись с ней парой слов, я понес завтрак в библиотеку.
С тех пор, как в мою жизнь вошла эта женщина, я всегда завтракаю здесь. Мне это нравится. Комната очень красивая, из окон виден лес. Кэтрин она тоже нравится. Она работает здесь над своей книгой, за большим столом у окна.
Кэтрин еще не спустилась вниз. Я налил себе кофе с молоком, взял из корзинки свежую булочку, намазал маслом и домашним вареньем из клубники.
Я приканчивал булочку, когда вошла Кэтрин.
– Прости, что опоздала. А, ты уже начал. – Она села рядом со мной у камина. Налила себе кофе.
Потом спросила:
– Хорошо прогулялся, милый?
– Да.
– Как там сегодня?
– Солнце. Как видишь. Не так мягко, как вчера. Но день славный. Для хорошего галопа очень годится.
– Вряд ли я поеду верхом, – произнесла она. – Вряд ли верховая езда полезна для младенца, верно? – и поставила чашку. И посмотрела на меня.
– Младенца? Какого младенца?
– Нашего, Джек, – она откинула свои струящиеся рыжие волосы и сияюще улыбнулась. – Я хотела сказать тебе вечером, за обедом. Но вот не удержалась. Всю прошлую неделю я подозревала, что беременна. А врач в Экс-ан-Прованс вчера это подтвердил.
Я оледенел в своем кресле.
Потом сдавленно произнес:
– У тебя будет ребенок? – Я был не только потрясен, я просто не поверил ей.
Она кивнула, все также сияюще улыбаясь.
– Да. Правда, чудесно?
Я утратил дар речи. Слова не шли на ум.
Она затараторила:
– Я никогда не подозревала, что буду чувствовать себя таким образом, я вообще совсем не думала о детях. Мне было все равно, есть у меня ребенок или нет. Но теперь, когда я действительно беременна, я потрясена. Взволнована ужасно. Это и правда чудная новость, разве не… – ее голос изменился, и она замолчала. Она удивленно посмотрела на меня. – Ты не считаешь, что это чудная новость, по-видимому?
– Разумеется, не считаю. Это чудовищно. Ребенок вовсе не входил в наши планы.
– Но, Джек…
– Я думал, ты предохраняешься. Ты говорила, что у тебя спираль, – бросил я. – Что же случилось? С чего это ты вдруг перестала беречься?
– Я не перестала! – гневно воскликнула она. – Все получилось случайно, не знаю, как все произошло, но такое иногда бывает.
– Дерьмо! Этого не должно было быть! Мы не собирались вступать в брак. Я предупреждал тебя, что никогда больше не женюсь.
– Да кто тебя заставляет вступать в брак? – зло возразила она. – Только не я. Я тебе это сто раз говорила. Я дорожу своей независимостью. И речь идет вовсе не о браке. А о ребенке. Нашем ребенке. Неожиданно я обнаружила, что беременна, и рада этому… Я хочу родить.
– Ты не можешь родить! Ты понимаешь? Не можешь!
– Ты хочешь сказать, что я должна сделать аборт? – вопросила она. Ее лицо смертельно побелело.
– У тебя нет выбора.
– Нет, есть. Я могу родить.
– Я не хочу этого, Кэтрин.
– А я хочу, Джек. И не собираюсь прерывать беременность. Я-то думала, что ты обрадуешься, как и я.
– Обрадуюсь! Как бы не так – это же катастрофа.
– Ну что ты так разнервничался?! Нам совсем не нужно вступать в брак, милый, – уже спокойно проговорила она. – Мы можем жить вместе, как все ти месяцы. И растить нашего ребенка здесь, в шато. Это прекрасное место для ребенка. И брак здесь совершенно не при чем.
– Не говори глупостей, Кэтрин!
– Множество людей так поступают, Джек. Они…
– Я – не множество. Я не хочу иметь ребенка. Разве ты не поняла? И этот ребенок меня не интересует.
– А я рожу его, что бы ты ни говорил. Меня не остановишь, – заявила она непреклонно. Она вдруг переменилась. Лицо стало жестким, тело напряглось – она ринулась в бой. От ее решимости у меня дух занялся.
– Если ты родишь, мы не сможем жить вместе, – предупредил я. – На этом наши отношения кончатся.
– Ну и прекрасно! – она вскочила. Глаза ее на бледном лице засверкали. – Я не стану избавляться от ребенка. И если ты не хочешь жить со мной и растить его, я проживу без тебя. Я рожу ребенка и сама его выращу. Я в тебе не нуждаюсь. И в твоих чертовых деньгах, Джек Лок! У меня своих хватит. Я могу и сама вырастить ребенка!
– Да будет так, – холодно заключил я и тоже встал.
Она смотрела на меня в ярости.
Я не отвел взгляда.
Мы оба молчали.
– Я уезжаю! – выкрикнула она. – Через полчаса, самое большее через час я буду готова. Будь любезен, вызови такси. До Марселя. На Лондон много рейсов каждый день. Не желаю оставаться здесь ни минуты лишней.
– Договорились, – сухо ответил я.
Кэтрин бросилась из комнаты, но в дверях обернулась и сказал ледяным голосом:
– Ты боишься быть отцом. Ты думаешь, что не сможешь любить ребенка, и поэтому боишься. А все потому, что твой отец не мог любить тебя.
Я открыл рот. Но ничего не смог выговорить.
Она кинула на меня последний сочувственный взгляд. Повернувшись на каблуках, вышла и хлопнула дверью.
Люстра задрожала.
Потом стало тихо.
Я остался совершенно один. Опять, уже в который раз…
Я выполнил ее просьбу и вызвал такси. Потом ушел в контору. Нужно было кое-над-чем поработать. К тому же, я не хотел встречаться с Кэтрин. Не хотел прощаться с ней. Не хотел больше ее видеть. Никогда. До конца дней своих.
Гнев бушевал в моей душе. Я попытался утишить его. Работа поможет. Я занялся бумагами, присланными вчера из Нью-Йорка, из «Лок Индастриз». Но не смог сосредоточиться. Отодвинув бумаги, я откинулся на спинку стула и закрыл глаза.
Пытаясь обрести покой, я попробовал думать о делах. Это ни к чему не привело. Обуревающие меня чувства рвались наружу.
Я был зол. И оскорблен. Кэтрин предала меня. Своей беременностью она просто сбила меня с ног. Это безответственный поступок с ее стороны. Мы не один раз говорили с ней о предохранении, и она прекрасно знала, как я отношусь к детям. Будучи женатым, я никогда не хотел их иметь, так с какой же стати я буду плодить внебрачных детей?
И тут вдруг в памяти всплыли ее последние слова. Неужели то, что она сказала, правда? И я на самом деле думаю, что не смогу любить ребенка, потому что мой отец не любил меня? На тот вопрос я не мог ответить. Как можно ответить на вопрос, на который нет ответа?
Кэтрин говорила, что у меня иррациональное отношение к отцу. Но это не так. Я очень даже рационален, когда речь идет о Себастьяне. Я знаю, откуда взялись мои чувства и антипатии. Из детства. Когда я рос, он никогда не пытался помочь мне. Никогда не пробовал учить меня чему-нибудь. Никогда он не был мне настоящим отцом. Как это было у других мальчишек. Он всегда оставлял меня наедине с собой. Оставлял с Люцианой и Вивьен. Мы с ним никогда не занимались никакими мужскими делами, не говорили по душам. Единственное, о чем он всегда напоминал мне, так это о моем долге. И он никогда не любил меня.
Хорошо еще, Кэтрин не стала убеждать меня, что здесь я ошибаюсь. Вместо этого она все объяснила с точки зрения психолога. Разобщенность. Вот как она назвала это. Разобщенность появляется, когда в первые годы жизни ребенку не хватает связей с людьми. Этим она объяснила неспособность Себастьяна к любви. Что ж, в этом есть смысл. Его мать умерла, давая ему жизнь. С Сиресом у него не было никакой близости. Он как-то говорил об этом. Моего деда он ненавидел.
Но я-то не страдаю от разобщенности. Я знал материнскую любовь в течение двух лет. Очень важных лет в жизни ребенка. Потом появилась Криста. Она появилась, чтобы любить меня. А когда она исчезла, пришла моя Необыкновенная Дама Антуанетта Дилэни.
Я вздохнул. Насчет моего отца Кэтрин, вероятно, права. Но относительно меня неправа совершенно.
Да какое, к дьяволу, имеет значение, что она думает, говорит или делает? Ее больше нет в моей жизни. Или не будет через час. Конечно, жаль. Я любил ее. Нам было хорошо вместе. У нас сложились хорошие отношения. Она ушла и все разрушила. Но ведь женщины всегда так поступают. По крайней мере, так было в моей жизни.
– Господи, откуда ты свалилась? – воскликнул я, удивленно глядя на дверь и на неожиданную гостью. Ее внезапное появление подействовало на меня двояко. С одной стороны я был рад. С другой – взбешен.
– Из Нью-Йорка, – сказала, засмеявшись, Вивьен. Она вошла в контору и закрыла за собой дверь. – Я вчера вернулась. Хотела сначала позвонить, но потом решила сделать тебе сюрприз.
