– Bene. – И тут же добавила: – Molto bene.[11]
– Черт, скорее всего это работа замполита, – процедила сквозь зубы Ив. – Надо же: сунул, вынул, ущипнул за задницу и готов ребеночек. Ну и умелец факовый…[12]
– Скукотища в Европе такая же, как и в Америке, – говорила Ив Эдварду, загорая на пляже нудистов в Сен-Тропезе. Она заметно пополнела за последнее время, а волосы теперь красила в медно-золотистый цвет – таковы были требования последней моды, а моду Ив уважала. – Эх, видели бы меня бывшие приятели и эта жопа Старкова со своим провинциальным трахалем. Как жаль, что они меня не видят, – сокрушалась она. – Нет, ну это просто такая обида! – Она повернулась на другой бок. – Они бы сдохли от зависти. Ну а бабье из театра, те бы просто… – У нее явно не хватало слов. – Только они, гады, ни за что не поверят, что муж у меня самый настоящий американский миллионер. Тэдди, а ты мог бы сделать себе удостоверение миллионера? Ты больше похож на официанта или конторского клерка. – Она перевернулась на спину и вздохнула. – Не житуха пошла, а стоячее болото: никто тебе не завидует, анонимок не строчит, не интригует и даже на хер не посылает. Я потолстела килограммов на десять. Нет, Тэдди, тут просто невозможно жить…
После обеда она спровадила мужа в казино, а сама спустилась в бар отеля. Вечер был душный. В воздухе пахло озоном и грозой.
Ив заказала фирменный коктейль и, потягивая пахнущее ванилью густое розовое пойло, разглядывала посетителей бара. В основном эта была молодежь. Парни показались ей хилыми и узкоплечими. Вообще французы и итальянцы, думала Ив, в постели берут своим мастерством, а не природными данными. А потому, сделала вывод она, не может быть среди них гениев секса. Американцы же довольно однообразны в любви. Что касается русских…
Ив вздохнула, отодвинула от себя коктейль и велела официанту принести on the Rocks.[13]
Да, русских, по крайней мере многих из них, природа-мать одарила от души, размышляла Ив, закуривая сигарету и пытаясь «словить кайф». Вот только пользоваться своими приборами они, как правило, не умеют. Образно выражаясь, все еще работают по старинке – молотком и кувалдой, в то время как французы давным-давно овладели электронной техникой. Даже эти недоделанные американцы начинают постигать ее азы.
Затуманенный взгляд Ив упал на вошедшего в бар японца. Парень был невысок ростом, к тому же очкарик, зато под плавками у него явно кое-что было. Ив пока еще не приходилось иметь дело с японцами, что она считала пробелом в своем образовании. Японец поймал ее взгляд и сел на соседний табурет.
Она взмахнула рукой, и стакан с виски упал ему на колени.
– Пардон, мсье, – сказала она. – У меня в апартаментах навалом этой гадости. К тому же там работает кондиционер.
Она слезла с табурета и направилась к выходу в холл. Возле лифта оглянулась. Японец шел за ней.
– Херато, – сказал он. – Мадам говорит по-английски?
– О, да. Замечательное у тебя имя, но ты вряд ли способен это оценить.
– Pardon? – осклабился японец.
– Я сказала, у нас в Штатах нет таких сексапильных парней.
Они вошли в ярко освещенный лифт.
Японец смотрел на Ив в зеркало. Его взгляд почему-то не спускался ниже ее грудей, и Ив это заинтриговало.
На каком-то этаже в лифт вошла девица в шортах и узенькой прозрачной маечке, за которой скрывались провисшие недоразвитые груди. Японец протянул руку, взял девицу за запястье и сказал, глядя ей в глаза:
– Свинг.
Она молча кивнула.
Они втроем вошли в роскошный люкс Ив.
– Вода, мыло, – сказал японец и скрылся за дверями ванной.
– Надо же, какой чистюля, – комментировала по-русски Ив и, стащив свое бикини, велела девице: – Раздевайся и марш подмываться.
…Когда Эдвард вернулся вскоре после двенадцати из казино, их было уже пятеро. Они катались клубком по полу, сцепленные между собой самыми вообразимыми и невообразимыми способами. Эдвард лишь успел заметить, что Ив трахал какой-то японец, а она тискала за сиськи белобрысую девицу, которая стояла над ней раком. Девицу же…
Впрочем, они столь быстро меняли позиции, что Эдвард не смог ничего толком понять.
Ив увидела его почти сразу.
– Быстро под душ и давай сюда! – скомандовала она и взвизгнула.
Оргия продолжалась до утра. Когда партнеры наконец ушли, Ив облачилась в ночную рубашку и легла рядом с мужем, который последнее время тоже перестал спать голым.
– Помнишь, я обещала тебе, что ты со мной не соскучишься? – спросила она и сладко зевнула.
– Да, – ответил Эдвард. – Но это… это называется…
– Обыкновенный свинг, – сказала она. – Кстати, очень распространенный способ сексуального общения в Москве. Вошел в моду в конце семидесятых, хотя кое-кто успел попробовать пораньше.
– Но это… это называется… оргия! – наконец завершил фразу Эдвард.
– А, это все чепуха. – Ив широко зевнула. – Тебе было хорошо, милый?
– Да, но…
– Ну да, в тебе тоже есть эта странная славянская кровь, хоть ты и считаешь себя стопроцентным американцем. Интересно, что бы сказал по этому поводу твой папуля? И тот странный парень с иконописным лицом? Уже забыла, как его звали… Ах, да, его звали…
Ив провалилась в глубокий сон.
БРАТ И СЕСТРА. В ОТЗВУКАХ ПЕРВОЙ ЛЮБВИ
Толя вез Машу в двухместном купе. Она была так слаба, что несколько раз останавливалась передохнуть и собраться с силами, пока они шли по платформе.
– Нет, больше не могу, – сказала она возле входа в вагон и стала оседать на землю. Толя подхватил ее на руки, с трудом протискиваясь через узкий коридор, внес в купе и опустил на полку.
– Здесь такой знакомый запах, – прошептала она. – Помню, мы возвращались с Устиньей из Одессы точно в таком купе.
Толя вспомнил их встречу у холодного зимнего моря. Так, словно это случилось не двадцать с лишним лет назад, а уже после всего того, что он пережил после. Это было горькое воспоминание, но теперь оно еще сильней привязывало его к Маше. Как будто можно было привязаться сильней…
– Ты легкая, как девочка, – сказал он, садясь у нее в ногах. – Как только тронется поезд, пойдем в ресторан.
– Нет. Мы закроемся в купе и никуда не будем выходить, – возразила Маша. – Наступит ночь, в окно засветят звезды. Они будут указывать нам путь домой.
– Нонна обрадуется тебе. Она приберет в мансарде. Ты хочешь жить в мансарде?
– Наверное… Там, я помню, было большое окно. Мне казалось в детстве, будто в нем умещается половина неба.
– Так оно и есть. В полнолуние туда заглядывает луна.
– А как ты думаешь, духи, которые жили в том доме, они… переселились в этот?
