– Хорошо, я накажу им.
– Да, и вот еще что: они должны сделать это самостоятельно. Я ни коим образом не хочу заподозрить ваших слуг в отсутствии преданности, но осторожность превыше всего. В эти дни ни за кого нельзя поручиться. Брат доносит на брата, так что при слугах будьте особенно осторожны. Для вас было бы крайне нежелательно, чтобы у нацистских таможенников имелась информация о том, что при вас есть драгоценности. Они немедленно все конфискуют.
– Я совершенно уверен в том, что нашим слугам можно доверять, – они много лет служат нашей семье. Однако я, конечно же, послушаюсь твоего совета, – пообещал Зиги.
– И будь осторожен при телефонных разговорах – дома и в банке. Прослушивание телефонов стало любимым развлечением наци, – заметил Курт с отвращением.
– Ты думаешь, мои телефоны прослушивают? – быстро спросил Зигмунд.
– Уверенности у меня нет. Возможно, банковские. Просто прими это к сведению, только и всего.
– Я давно имею это в виду.
– И хорошо. На сей раз все. Дальше пойдем каждый своей дорогой. И когда мы опять встретимся в обществе, про эту нашу встречу вспоминать не будем, и вообще – никаких разговоров по этому делу!
– Ни-ни, – заверил Зиги.
– Когда документы будут у меня на руках, я организую нашу встречу. Мы увидимся где-нибудь в абсолютно надежном месте, – сказал Курт. – И вы, разумеется, должны быть готовы немедленно отправиться в путь. Так что, собирайся. Уезжать предстоит налегке. Каждый с одним чемоданом, если только возможно. Если никак не получается, то максимум по два у каждого, не более.
– Я понимаю. – Зиги остановился и развернулся к Курту. – Не знаю даже, как мне благодарить тебя, Курт, право, не знаю. Меня переполняет чувство благодарности за все, что ты делаешь для меня и для моей семьи. Сказать «Спасибо за все!» – это все равно что ничего не сказать.
– В благодарности нет никакой нужды, мой старый дружище. Я рад помочь тебе. И рад за тебя, что ты уезжаешь. После Хрустальной ночи стало совершенно очевидно, что страна в руках убийц, готовых к массовому уничтожению людей. – На мягко очерченном тонком лице Курта отразилась горечь, он тяжело вздохнул. После небольшой паузы он продолжил спокойно: – Сохраняй выдержку. Старайся не волноваться. Все идет как надо. При наличии капли везения вы будете скоро за рубежами Германии. А до тех пор продолжай как ни в чем не бывало заниматься самым естественным образом своим гешефтом. – Он высунул из-под накидки руку.
Зиги взял ее и крепко, с чувством пожал.
– Еще раз от всей души спасибо тебе, Курт. Я никогда, до самой гробовой доски этого не забуду. Ты настоящий друг.
Зигмунд постоял, наблюдая за удалявшейся фигурой Карла. Поднял воротник пальто, засунул руки в карманы и зашагал обратно, туда, откуда они оба начали свою совместную прогулку. Ему хотелось поскорей вернуться домой, на Тиргартенштрассе, и поделиться с Урсулой хорошими новостями.
Он шел по Тиргартену и думал о Рудольфе Курте фон Виттингене. Он доверял Курту безгранично. Навряд ли кому-то можно доверять больше.
В течение нескольких лет Курт был старшим консультантом у Круппа, германского пушечного короля. В этом качестве он мотался по всей Европе, часто бывал в Англии и Соединенных Штатах, проводил переговоры на высоком уровне, привлекал и заинтересовывал высокопоставленных иностранных особ и выступал в роли некоего странствующего посланника концерна Круппа. Теперь Зиги понял, что эта работа была идеальным прикрытием для Курта. Он пользовался почти неограниченной свободой передвижения в любом направлении и имел доступ к самым разным значительным лицам, а они, в свою очередь, являлись источниками важной информации.
Помимо этого, Зигмунд знал, что Курт ярый антифашист, романтик, который оказался большим реалистом, трезво и четко оценивая режим тоталитаризма, установленный в Германии. Естественно, что его убеждения привели его к участию в одном из движений сопротивления.
Зигмунд удивлялся, почему он ни разу не думал обо всем этом до сих пор. Возможно потому, что Курт был связан с Круппом. Словно запах ржавой селедки, отгоняла людей эта принадлежность Курта к концерну Круппа. Но как посланец Круппа он был вне подозрений, это защищало его.
А барон Рейнхард фон Тигель? Зигмунд стал размышлять о другом своем близком друге. Барон принадлежал к древнему прусскому роду Юнкерсов, крупных консервативных землевладельцев, корнями уходивших к тевтонским рыцарям. И потому ввиду своего происхождения и воспитания Рейнхард также отвергал все, за что боролись наци, и считал их всех уголовниками гнуснейшего пошиба.
Был ли Рейнхард участником антигитлеровского сопротивления, спрашивал себя Зиги. Вполне возможно. Сознание того, какими опасностями для этих двоих чревато подобное участие, понимание, что каждый из них бесстрашен и борется доступными для него средствами, глубоко растрогало Зигмунда.
И пока в Германии существуют честные и гуманисты, Гитлер и его злодейский режим в конечном счете обречены на гибель.
Урсула метнула быстрый взгляд на вошедшего в библиотеку Зигмунда и в сердцах отбросила газету, которую читала.
– Понять не могу, почему у меня газеты до сих пор вызывают беспокойство! – воскликнула она, показав на ворох газет и журналов у своих ног. – В них нет ничего, кроме лживой и злобной гитлеровской пропаганды, любезной сердцу Геббельса!
Зигмунд присел рядом с ней на софу.
– Я полагаю, все мы продолжаем чтение газет в тщетной надежде получить хоть какую-то информацию о реальности.
– Да, ты прав, дорогой, – согласилась она. Зигмунд взял ее за руку и улыбнулся, глядя на осунувшееся лицо жены.
– У меня есть кое-какие новости, Урсула, – тихонько проговорил он. Он придвинулся ближе и поцеловал ее в щеку, затем прошептал ей в волосы: – Я только что виделся с одним агентом. План осуществляется. Мы выберемся отсюда. Будем надеяться. Если все пойдет благополучно, ждать осталось четыре или пять недель.
– Благодарение Господу! – вздохнула она с облегчением, крепко прижавшись к нему. – Максим будет в безопасности, Зиги. Наш мальчик будет спасен. И это самое главное.
Максим стоял за дверьми библиотеки и слушал. Дверь была чуточку приоткрыта, и он заглядывал в щелку. Как он и предполагал, бабушка сидела на своем любимом стуле у камина: она всегда сидела на нем, когда приходила к ним. Она отдавала предпочтение этому стулу за его прямую спинку, она много раз говорила это Мутти и папе, Максим слыхал. Она сидела и смотрела на пылавший камин, возложив руки на полированный серебряный набалдашник черной трости, блестевший в отсветах огня.
