Натали перестала смеяться. Ее глаза стали спокойными, и она понимающе кивнула:
– Кажется, я начинаю соображать, – произнесла она. Натали сосредоточенно думала, будто вспоминала что-то самое важное для нее. – Да, это последнее, что я ясно запомнила, перед тем как случилось несчастье.
Парат был готов в любую минуту подхватить ее на руки и отнести в палату, но он понимал, что вот-вот наступит решающий для нее момент, и боялся помешать.
– Чудесно, а теперь давайте войдем к вам в палату, и вы все мне расскажете.
Он обнял ее за плечи и увел из коридора.
Она вновь засмеялась, сбросив его руку.
– Вам надо сесть, Натали, прошу вас.
Но Натали не желала садиться. Она судорожно рылась в памяти.
– Это было в самом начале лета, в восьмидесятом, – сказала она.
Ее ненормальная веселость постепенно стихла, и она вдруг заулыбалась.
Парат не впервые сталкивался с подобной реакцией, и она ему очень не нравилась. Затишье перед бурей. Дальше обязательно последует истерика. Взяв шприц, он набрал в него пять кубиков успокаивающего, прикидывая, будет ли достаточно такой дозы.
– Весна подошла к концу, – продолжала Натали неторопливо.
– Да.
Неожиданно вид у нее стал взволнованным. Парат похолодел. Он сделал знак Франческе, чтобы та молчала.
Натали заметив его жест, немедленно выказала раздражение. Она обрела право быть подозрительной и недовольной. Они ей говорили неправду. Сейчас не лето 1980. Сейчас на семь лет больше.
Доктор Парат спросил мягко:
– Так что вы такое вспомнили, Натали? Теперь спокойствие покинуло ее окончательно, грозовые тучи надвигались стремительно, и Натали Парнелл решительно бросилась навстречу действительности.
– Что такое, Натали?
Девушка дрожала. На лбу у нее выступили крупные капли пота. Сознание ее судорожно впитывало только что ставший для нее очевидным факт.
Прошло гораздо больше времени, чем ей говорили прежде. Ясно, почему ей не давали ни журналов, ни газет, и телевизор был под запретом. Только книги, старые книги были доступны.
Она сердито взглянула на Парата.
– Почему вы мне не сказали сразу?
Он не ответил.
– Прошло семь лет! – В голосе ее слышались мольба и отчаяние.
Он старательно взвешивал каждое слово:
– Да, Натали, семь лет.
Ей вдруг снова захотелось хохотать, потому что то, о чем она подумала, казалось нелепым до абсурда.
Доктор Парат принял решение – пора было положить этому конец.
– Натали, я очень прошу вас успокоиться.
На этот раз его слова возымели действие. Натали, видимо, решила, что лучше не спорить, ей надо было узнать кое-что важное.
– Франческа, – обратилась она к новой знакомой, оборвав смех до того резко, что та растерялась, – у меня к тебе вопрос.
Франческа взглянула на нее, растерянно пожимая плечами:
– Спрашивай, конечно.
– Он может показаться тебе необычным.
– Ты разговариваешь с Франческой Луккези, я и сама необычная.
Натали, видимо, окончательно пришла к выводу, что лучше вопроса, чем тот, который она собралась задать, ей не придумать, – ибо по нелепости он мог сравниться разве что с той сценой, которая здесь разыгралась. Натали посмотрела на Франческу с подчеркнутой серьезностью. Пожалуй, пауза получилась немного длинноватой, но зато доктор Парат успел ввести ей успокаивающее. Эффект наступил почти мгновенно. Ей едва хватило времени задать свой вопрос, прежде чем она заснула.
– Будь добра, скажи… – Франческа и доктор Парат наклонились, чтобы лучше расслышать ее последние слова, едва шевеля губами, она спросила:
– Кто застрелил Дж. Р. Эвинга?[1]
Адам Бреннер, глядя в окно светло-голубого «мерседеса», заметил, что Шейла проскочила перекресток, и сердито воскликнул:
– Ты забыла повернуть, мама! Папа всегда здесь поворачивает!
– Да, солнышко, но сегодня тебя везет в школу мама, а не папа. И мы поедем, как привыкла я, – сказала Шейла, понимая, что совершила ошибку и будет вынуждена объехать целый квартал. Она уже и так опаздывала, и новый тренер по теннису в клубе, скорее всего, успел составить расписание; умирающие от безделья дамы наверняка выстроились в длинную очередь, и для нее может не остаться времени. Впрочем, сегодня ей почему-то было безразлично – не так интересно, как прежде. Теннис терял для нее привлекательность. В клубе она теперь частенько предпочитала выпивать, и нередко как следует. Кроме того, там появился новый инструктор, который вчера на площадке бросил на нее весьма недвусмысленный взгляд.
– Мам, ты опять не туда!
– А? Я задумалась.
– А задумываться – то же самое, что видеть сны, только днем?
– Ну, скорее, мечтать. Ты о чем-нибудь мечтаешь, солнышко?
– Я мечтаю, чтоб меня следующий раз опять вез в школу папа. Он никогда не забывает повернуть, где надо. – Адам рассмеялся, видимо, подумав о чем-то своем.
– Ты что, Адам?
Он захохотал еще громче.
– Нет, вообще-то он очень много забывает. Вчера забыл мою коробку с завтраком, и Бобби Келлер поделился со мной сандвичем.
– А с урока музыки на прошлой неделе он случайно не забыл тебя забрать? – поинтересовалась Шейла.
– Нет, не забыл, но опоздал. Миссис Маккей заставляла меня играть гаммы все время, пока я ждал. Я думал, он никогда не придет.
– А где же был папа?
– Папа сказал, у него было важное дело в Коме. – Он посмотрел на мать. – Наверное работал, да?
Шейла напряглась, подумав о том, где сейчас, скорее всего, находится ее муж.
– Да, милый, конечно, у него важная работа, – ответила она машинально, почти не слушая его.
– Папа последнее время много занят, да, мам?
– Угу, – согласилась Шейла, и у нее неприятно засосало под ложечкой.
Вдруг Адам, подпрыгнув от нетерпения, закричал: – Осторожней, мама!
– Что? – Шейла испугалась. Она нажала на тормоза, и машина резко дернулась.
Адам посмотрел на нее сердито.
Ты опять чуть не проскочила поворот.
Вид из приемной здания, где расположилась фирма Райкена, Дэвиса и Хилза, напоминал фотографию из рекламного проспекта агентства по продаже недвижимости. Построенное почти на границе университетской территории, оно одновременно соседствовало и с одним из торговых центров, что, впрочем, никак не влияло на не подвластную времени атмосферу тихого и красивого квартала, а лишь создавало ощущение благополучия и процветания.
Жилой квартал, на который выходили окна кабинетов, состоял из старых домов с круглыми мансардами и цветочными клумбами перед входными дверьми. В отдалении виднелось поблескивающее в лучах солнца озеро. Шейла приходила сюда с детства, и служащие хорошо ее знали. Женщина-администратор встретила дочь босса вежливой улыбкой.
