повернувшись к ней.
Все это время я стоял у окна, высматривая среди гуляющих Эмму и Алису. И в этот момент окончательно убедился в том, что важнее их в моей жизни не может быть никого.
– Тогда я позвоню…
Она вышла из квартиры, захлопнув за собой дверь. И я тогда не думал о том, что ей попросту неоткуда взять мой номер. Я хотел лишь снова увидеть рядом Эмму и понять, что они с Лисой мне не привиделись.
– Крамольский, ты что, с ума сошел? – прошипела мать моего ребенка, когда они с Лисенком вернулись обратно.
Алиса тут же убежала в ванную, что-то напевая себе под нос, а я стоял и смотрел, как Эмма хватает со стола бокал из-под вина и начинает судорожно намывать его в раковине.
– Не сошел.
Отобрав бокал, я развернул Эмму к себе лицом и, всмотревшись в идеально-красивые черты, спросил:
– Что тебя волнует?
Она сначала почти что задохнулась от невысказанных слов, но тут же сникла.
– Меня ничего не волнует… кроме того, что в моей жизни и жизни моего ребенка слишком много… удручающих факторов.
Отвернувшись, Эмма прикусила нижнюю губу, что мгновенно породило во мне желания, очень далекие от пуританских.
– Твоя мама ничего плохого тебе не сделает, – заверил ее я.
– Вот как? – хмыкнула Эмма. – Это она тебе сказала до того, как выхлестала все вино, или после?
– Во время.
Я убрал руки, и Эмма отошла, вставая спиной ко мне. Обхватила себя руками, глядя в окно.
– Уверяю тебя… ничего плохого тебе мать не сделает. Ни тебе, ни нашей Алисе.
Подойдя к Эмме и проведя ладонями по предплечьям вниз и вверх, я поцеловал ее в затылок и добавил:
– А если сделает – я буду первым, кто ляжет костьми, чтобы она потом не просто вино хлестать не смогла, но и…
Не договорив, я отступил и направился в прихожую. Самым верным сейчас было просто уехать, но вскоре вновь появиться в жизнях Эммы и Алисы, чтобы они поняли, что теперь это навсегда.
Влад ушел, и в квартире, несмотря на теплый летний вечер, вдруг стало холодно и неуютно.
Я поняла внезапно, что испытываю… разочарование. Не столько в нем, сколько в себе самой. Ведь дала же себе установку – наши отношения должны приносить только удовольствие и ничего больше, а это само по себе предполагало, что мы друг другу ничего не должны, и вот теперь… оказалось, что очень легко привыкнуть к человеку, проведя с ним всего несколько дней. К его постоянному присутствию, его прикосновениям и голосу. Я даже не могла предположить, что начну скучать по этому мужчине, едва только он выйдет за дверь.
Но на этом акцентироваться сейчас не стоило – тем самым только сделаю хуже себе же самой. Поведя плечами, словно стряхивая тем самым с себя ненужные эмоции, я повернулась к столу, на котором до сих пор стояли бокалы из-под вина и одинокий кусочек сала обиженно сжался на тарелке.
Я не удержалась от того, чтобы презрительно поморщиться. Для меня не было, конечно, сюрпризом, что мать употребляет алкоголь, но в прежние времена это были исключительно дорогие и качественные напитки, а теперь… Устало усмехнувшись, я покачала головой – мое дешевое столовое вино, которое использовала в основном в готовке, старое сало, которым мать ничуть не погнушалась закусить, и запах Императриче, что и сейчас еще неуловимой дымкой витал в воздухе – все это говорило о ее падении ниже некуда, которое она старательно пыталась замаскировать люксовыми духами и хорошим маникюром.
По спине неожиданно поползла дрожь. Я была уверена, что мать появилась не просто так. И ей наверняка нужны деньги – скорее всего, на алкоголь. А значит, она от меня не отстанет, я слишком хорошо ее знала, чтобы наивно надеяться избавиться от нее окончательно. Тем более сейчас, когда она узнала о Владе и, видимо, решила, что теперь с меня есть чего поиметь.
– Мам?
Незаметно для меня Алиса вошла в кухню и я вздрогнула. Быстро собравшись, улыбнулась дочери и спросила:
– Лис, ты чего-то хочешь? Молока, чаю?
Во время прогулки мы заглянули в магазин, потому что дома было шаром покати, а то, что не убило время – охотно доела моя мать. О внезапном чудесном воскрешении бабушки мы с Алисой пока не говорили, но я понимала, что дочь рано или поздно начнет задавать вопросы. И, похоже, этот момент настал.
– Чаю, – кивнула Лиса, присаживаясь за стол и так по-взрослому сложив перед собой руки в замок. – А почему вы с бабушкой поссорились?
Я вздохнула, пытаясь собраться с мыслями для объяснения, но раньше, чем сказала что-либо, Алиса неожиданно добавила:
– Знаешь, от нее плохо пахло.
Не удержавшись, я издала нервный смешок:
– Так про «Императриче» еще никто не говорил.
– Да нееет, – поморщилась дочь. – Дыхание странное. Как будто она рот спиртом с огурцами прополоскала.
Я чуть не села прямо на пол. Ну не опустилась же мать до такой степени, чтобы пить огуречный лосьон?
– Нууу… – протянула я. – Возможно, она принимает какие-то лекарства.
Да уж, лекарства! Любому алкоголику спиртное это и лекарство, и угощение, и мать родная, и весь мир. И больше ничего и не нужно. Кроме денег на это самое «лекарство».
– Так почему вы поссорились? – напомнила снова Алиса о своем вопросе.
Я разлила чай по чашкам и, сев напротив на нее, внимательно посмотрела на дочь. Ей было всего восемь лет, но она слишком хорошо умела распознавать ложь. И в этот момент я поняла, что не стану ей врать. Скажу все так, как было, смягчая, конечно, некоторые детали.
Откинувшись на спинку стула и вертя в руках чайную ложечку, я начала:
– Мамы бывают разные, Лис. Есть те, которые все сделают ради своего ребенка….
– Как ты, – кивнула уверенно дочь.
Я сглотнула резко вставший в горле ком и кивнула в ответ:
– Как я. И хорошо, что ты
