это знаешь.
Мы обменялись молчаливыми взглядами и я, чуть помедлив, продолжила:
– А бывают другие мамы. Они рожают ребенка, чтобы использовать его в своих целях. Они считают, что можно навязать своему ребенку ту жизнь, какую они хотят, чтобы он прошел. Они думают, что если они произвели свое дитя на свет – сын или дочь за одно это им должны и обязаны всю свою жизнь. И когда что-то идет не по их плану, они… готовы отречься от своих детей.
– Как бабушка, – тихо добавила Алиса.
Я снова кивнула.
– Когда у меня внутри появилась ты, ей это не понравилось. Она распланировала для меня совсем другую жизнь и ранние внуки туда совсем не вписывались.
– И тогда вы поссорились?
– Не совсем. Она сказала, что у нее больше нет дочери. И я тоже от нее отказалась, как от матери. Поэтому и сказала тебе, что бабушка умерла. Так бывает, Лис. Человек жив и здоров, но для тебя его больше не существует. И, к сожалению, порой это к лучшему. Мы не должны потакать чужим прихотям и проживать чужую жизнь только потому, что нам это диктуют наши близкие. Потому что в этот момент они думают не о нас, а только о себе самих.
– И вы не помиритесь?
Я всмотрелась в лицо дочери – там не было сожаления по поводу того, что бабушка не появится в ее жизни. Просто сдержанный интерес.
– Мы посмотрим на ее поведение, – улыбнулась я. – И если она этого заслужит, то дадим ей шанс.
Дочь улыбнулась мне в ответ и от души сразу отлегло. Главное, о чем я всегда думала – это чтобы Лиса не страдала от отсутствия чего-либо. И кого-либо. Или – наоборот, от присутствия. И если мать покажет, что действительно хочет общаться с внучкой, а Алиса к ней потянется… что ж, я, быть может, и правда дам ей шанс. И, напротив, сделаю все, чтобы не подпустить ее и близко, если та сотворит что-то, что может навредить Алисе.
Как оказалось на следующий же день – с моей матерью был возможен только второй вариант.
В дверь позвонили так требовательно, что я едва не подскочила на месте и не пролила драгоценное масло иланг-иланга, которое держала в руках. Поспешно закрыв его крышкой, поставила масло на стол и направилась в прихожую. За это время раздалось еще три звонка, словно на лестничной клетке стояли дети, которые решили таким образом развлечься.
Но, к сожалению, там были вовсе не юные хулиганы. От представшего моему взгляду зрелища, я сначала онемела, а потом буквально задохнулась от ярости.
Быстро оглянувшись в сторону комнаты дочери, я понадеялась на то, что избавлюсь от проблемы раньше, чем Алиса это все увидит.
– Привеееет, – пьяно пропела мать, улыбаясь мне во все свои… Боже мой, где она потеряла зубы? Нижний ряд попросту отсутствовал, хотя еще вчера, я помнила, все было на месте.
Она стояла на ногах с трудом, всем весом опираясь на плечо своего собутыльника. Вернее – собутыльницы. И больше всего меня поразило не то, в каком состоянии была мать, а то, кто стоял с ней рядом. Причем в примерно таком же состоянии, судя по блаженной осоловевшей улыбочке.
– Я к тебе подружку свою привела, – пролепетала мать, неведомо какими силами преодолевая мой порог и вваливаясь в квартиру. – Так и сказала – Иннуля, дочка моя нам будет рада!
– Вы же обе вдрызг, – произнесла я, не скрывая отвращения. – Я не желаю, чтобы вас сейчас видела моя дочь!
– Имеем право! – наконец подала голос Инна Владимировна и, следом за матерью, попыталась проделать трюк с прохождением порога, но… неудачно. Я смотрела, как мать Влада растянулась на середине, так и не преодолев дистанцию в пару шагов, и меня разбирал истерический смех пополам с гневом.
– Это наша внучка… мы хотим ее видеть! – донеслось до меня с пола приглушенно, потому что Инна Владимировна сейчас увлеченно знакомилась всем своим лицом с моим паркетом.
– Даже речи быть не может, – отрезала я. – Я вызываю вам обеим такси. Немедленно.
Но тут рука матери неожиданно крепко впилась в мое запястье. Казалось, она способна была переломать мне сейчас кости. Подняв взгляд на ее лицо, я увидела там до боли знакомую злость.
– Моя дочка! Ах, какая ты правильная! Осуждаешь других, а сама-то… шлюха!
– Чье брюхо? – донеслось с пола, но на мать Влада внимания никто не обратил.
Кровь бросилась мне в лицо. Все же я была права – люди не исправляются. И таких, как моя мать, следовало вычеркивать из своей жизни без малейших сожалений.
– Покинь мой дом сейчас же, – я подтолкнула ее к выходу, но она оказала сопротивление. Хуже того – мою щеку вдруг обожгла хлесткая пощечина.
– Неблагодарная! Я тебя родила и вырастила! А ты нас с подругой выгоняешь!
– Хотела бы я знать, когда вы успели подружиться, – проговорила сквозь зубы. – И цели этой дружбы – тоже.
– Я умею выбирать друзей! А ты – неудачница! Хотя подсуетилась вовремя – захапала себе бабкину квартиру! Думаешь, и богатого мужика при себе удержишь? Неееет… не позволю!
С меня было достаточно. Применив всю силу, я выволокла ее из квартиры, отодвинув от порога мать Влада, и закрыла дверь. Но слова, которые до меня донеслись напоследок, услышала отчетливо:
– Ты об этом пожалеешь!
Казалось бы, всего лишь пьяный бред, но почему-то по коже пошел мороз. Подавив неприятное чувство, возникшее внутри от этой угрозы, я подняла наконец мать Влада с пола и прислонила ее к двери. Уронив голову на грудь, та уже мирно посапывала как ни в чем не бывало. Не возникало никаких сомнений в том, кто кого споил из этих двоих. Впрочем, возиться с Инной Владимировной я не собиралась. Достав из кармана смартфон, быстро набрала номер Влада и проговорила:
– Приезжай срочно. И забери от меня… твою мать.
Я не сразу понял – «твою мать» – это ругательство, или вполне конкретное указание, кого мне следовало забрать от Эммы?
А я ведь вполне
