я хочу на свежий воздух.
На свежий воздух нужно было ему. Лучшая тактика – мягко обвести вокруг пальца. У Альды это получалось. Макс не стал спорить. Позволил ей увести себя.
Уходя, он улыбнулся. Почти на выходе его осенила одна хорошая мысль. Все звали её здесь Эс или Эсми. Альдой – никто. В этом было что-то личное, позволяющее ему считать, что так, как он, никто её не видит.
Они добрели до лавочек, что стояли под тополями сразу возле Центра. Макс почувствовал, как жжёт лёгкие. Может, он задерживал дыхание? Он взвешивал кое-что. Думал.
– Как думаешь, меня угнетает только эта группа или любое скопление людей?
– Мы можем проверить, – голос у Альды спокойный. – В любой день. Да хоть сегодня. Поехать на выставку или премьеру. Покрутиться в толпе.
– Я пока не готов, – стучит Макс костылём по лавке. – Проверять сразу не готов. Появиться в толпе вот так. Слишком резко. Чуть позже, может.
С ней легко. Как с Юлией Михайловной. Тоже можно вывернуться до нижнего белья и знать, что она не будет смеяться. Но некоторые вещи он всё же не хотел бы, чтобы она знала. Иначе он станет одним из них. Господином Никто. Безликим лицом, которому можно улыбаться и жать руку, чтобы поддержать. От Альды он не желал бы такого.
– Скажи, – рисует он в пыли костылём круги, – никогда не думал об этом, а сегодня на ум пришло. – Почему вы обсуждаете сериалы так, словно все эти герои – ваша родня или знакомые? Если не вслушиваться, можно подумать, что просто сплетничаете, рассказываете свои истории или близких родственников.
– Ты совсем как Рэй Брэдбери, – фыркает Альда.
– Это ещё кто? – косится он на неё, лихорадочно пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь знаменитость, с которым она могла бы быть знакома. Ничего на ум не шло, хотя фамилия казалась смутно знакомой.
– Американский писатель-фантаст, – тихо вздыхает Альда.
Макс готов сквозь землю провалиться, но пытается держать лицо.
– И о чём же поведал этот Рэй, что напомнил тебе меня?
Альда кидает на него взгляд. Проверяет, наверное, не смеётся ли он над ней, а потом зажимает край лавки пальцами. Смотрит куда-то в голубое чистое небо и уголки губ у неё дрожат. Сдерживает улыбку. Но не смеётся над ним. Это другое. Воспоминание. Приятное. Она погружается в него.
– У Брэдбери есть замечательная книга – «451 градус по Фаренгейту». Там жена главного героя смотрела бесконечные программы с «родственниками».
– Надо же. А я думал, что первооткрыватель, – пытается шутить, но из головы не идут упрямые мысли.
Альда куда глубже. Цельная. Не без «ку-ку», как говорят, но даже странности её будоражат. Заставляют внутренности гореть от желания узнать девушку получше.
Макс словно невзначай сжимает её прохладные пальцы. Приятно для его горячей ладони. Он подносит её руку к своему лицу. Рассматривает, изучает. Тонкое запястье. Вены бегут тонкими ручейками. Сколько же силы в хрупких девичьих руках? Не той тягловой, лошадиной, а той, что умеет удерживать на плаву, выдёргивать из пропасти, забирать с собой боль.
– У тебя есть эта книга? – почему-то нестерпимо хочется прочесть. Увидеть то, что видели её глаза. Почувствовать вкус её эмоций, которых ему не хватает. Тех, что спрятаны глубоко за холодной ровностью. Но они есть – Макс знает. Они существуют и прорываются наружу изредка, незаметно. Так трава пробивает камни. Так солнце ласкает рыхлый снег, и из-под него выходят на свет хрупкие подснежники.
– Есть, конечно, – улыбается Альда, и Макс наконец-то чувствует, что может дышать. По-настоящему, полной грудью.
– Электронка? – интересуется деловито, унимая поднявшийся в груди пожар, что плавит его микросхемы. Никогда ему уже не быть роботом, бездушной железякой.
– И электронка тоже, – кивает. Неровная светлая прядь выбивается из строгой причёски и падает на глаза. Он поправляет её, хоть в этом нет нужды. Ему очень важно прикоснуться ещё раз.
– Тогда вышлешь мне. Я хочу почитать. Твоего Рэя. А теперь поехали, поехали. Грэг ждёт нас.
Он поднимается стремительно. Делает несколько шагов и только потом понимает: забыл костыли возле лавочки. Оглядывается беспомощно и ловит взволнованный Альдин взгляд.
– Если несложно, возьми их, – кивает на две сиротливые подпорки, что очень долго служили ему и заменяли целый мир, который он отрицал и отвергал. – А я попробую сам.
И пока Альда возится у него за спиной, Макс решительно шагает к машине. Ему тяжело. Кружится голова. И очень сложно не упасть, но преодоление стоит того: он смог, он дошёл. У него получилось.
Глава 25
Альда
Он позвонил ей поздно ночью. Взволнованный, не в состоянии внятно выразить собственные эмоции.
– Это как будто о нас… Это похоже на нашу реальность. Бездушие, безразличие, отмирание мозга и чувств. Ты только послушай, как это мощно звучит: «Каждый должен что-то оставить после себя. Сына, или книгу, или картину, выстроенный тобой дом или хотя бы возведённую из кирпича стену, или сшитую тобой пару башмаков, или сад, посаженный твоими руками. Что-то, чего при жизни касались твои пальцы, в чём после смерти найдёт прибежище твоя душа».
Как хорошо, что они заговорили об этом. Как здорово, что Максу нравится то же, что и ей.
– Это глубоко, Альда! Настолько глубоко, что мне страшно!
– «Темп ускоряется. Книги уменьшаются в объёме. Сокращённое издание. Пересказ. Экстракт. Не размазывать! Скорее к развязке!» – процитировала она по памяти. – Знаешь, иногда мне кажется, и мы уменьшаемся в объёме. Укорачиваемся, становимся менее эмоциональными. Перестаём сочувствовать и сопереживать. Вслушайся только в эти слова: со-чувствовать – чувствовать то же, что и другой человек. Жить его горестями, смеяться, когда весело, поддерживать, когда плохо.
Она заразилась от него торопливостью и горячностью. Забыла на миг о собственной уравновешенности и позволила страсти вырваться наружу из клетки.
– Я бы хотел сейчас увидеть твоё лицо, – ворвался в её монолог голос Макса. Хриплый и взволнованный. – Ты похожа на яд, Альда. На… какой-то непонятный яд, который принимаешь и хочется ещё. И не понять: то ли отравишься, то ли исцелишься. Я хочу пить тебя медленно. Перечитывать,
