ненароком почувствовала… Господи, да об этом даже думать стыдно!
Стыдно и волнительно.
Позади раздаются шаги: Николай Филиппович заходит на кухню и, поздоровавшись кивком головы, садится за стол водрузив перед собой тонкий ноутбук. Гладковыбритый, свежий, благоухающий. Будто не он вчера заливал предательство почти уже бывшей жены креплёными истинно мужскими напитками.
Следом на кухню шаркающей походкой заходит сонный Малиновский и я ощущаю какую-то абсолютно иррациональную неконтролируемую радость.
Словно нашёл под ёлкой желанный подарок от деда мороза, или получил зачёт по предмету, к которому не готовился, или когда после долгой разлуки видишь парня, который очень нравится…
Стоп. Последнее явно лишнее и точно не про меня.
— А что на завтрак? — зевает Богдан и растекаются по оббитому молочной кожей кухонному дивану.
— Яичница с сыром и тосты. Увы, больше ничего в холодильнике нет.
— Непорядок, — не отрываясь от монитора бурчит под нос папа.
— А пельмени?
— Я выбросила эту гадость. Ты хоть знаешь, что туда кладут вместо мяса? — натыкаюсь на взгляд полный недоумения. — Вот и я не знаю. Но догадываюсь. Так что полуфабрикатам бой. Цветкову бы удар стукнул.
— Что ещё за Цветкова? — Николай Филиппович настороженно переводит взгляд на сына.
— Подружка её, на ЗОЖ помешанная, — широко зевает Малиновский и с наслаждением трёт ладонью глаза. — О! — воодушевляется. — У нас же огурцы маринованные есть! — и слишком прытко, для человека который только проснулся, удирает наверх.
— Огурцы? Неужто сама солила? — папа улыбается настолько “по-малиновки”, что меня даже пугает столь вопиющая схожесть отца и сына.
— Нет, мамка передала, у нас дача пятнадцать соток, чего там только не растёт.
— Дача — это хорошо, — мечтательно тянет Николай Филиппович и даже прекращает глазеть в ноутбук. — Я в деревне родился — в Озёрках, там у нас огород был под пятьдесят соток, мы там и картошку, и сахарную свеклу, и тыкву растили. Помидоры, огурцы, а уж ягод… Отец мой хоть и в возрасте уже, но до сих пор любит в земле покопаться.
Неужто тот самый Малиновский, владелец НефтьДорТранса родился в деревне? Копается в земле? Серьёзно? А на фото такой важный, в сшитом на заказ костюме… никогда не скажешь.
— А ещё мы мальчишками рыбу удить любили в нашей Усманке. Борька Потёмкин — друг мой, как-то вот такого леща поймал, — папа расставляет руки и, сам того не замечая, делает размах всё шире и шире. Ох уж эта мужская любовь приувеличивать. — Мы её еле до дома доташили: я за хвост, Борька за голову, она плавниками бьёт, вырывается…
— Бать, ты опять, что ли, про рыбу свою вспомнил? Кончай, никому это неинтересно, — появляется в дверях Малиновский.
— Ну почему же — очень даже интересно, — забираю у него банку и нахожу в ящике стола открывалку. Малиновский как будто так и надо забирает её у меня из рук и ловко избавляется от крышки. И тут же вылавливает сверху крошечный огурчик.
— Да я один! — жуя, оправдывается, и плетётся к столу под гнётом моего недовольного взгляда.
Желая поддержать отца, продолжаю:
— У меня бабушка в деревне живёт, и я у неё каждое лето всё детство гостила, меня там все мальчишки местные боялись.
— Это да, поверю, — вставляет Богдан и подавляет смешок. — Всё, понял. Молчу.
Завтрак проходит легко и непринужденно: мы поглощаем яичницу, мамины огурцы, потом запиваем всё это крепким кофе и прикидываем, через сколько у каждого начнётся несварение.
Я не пытаюсь понравиться отцу Малиновского, не лезу из кожи вон чтобы его расположить и как-то угодить ответами, но я вижу, как тепло он на меня смотрит, посылая сыну сигналы глазами, что выбор его он полностью одобряет. Приятно. Но стоит только вспомнить, что всё это фальш, фикция и через двадцать с лишним дней всё закончится, становится от чего-то так грустно. И хотя я знала, на что шла, но даже представить себе не могла, что реальность внесёт в нашу сомнительную аферу свои коррективы.
Становится немного стыдно перед самой собой, что за всеми этими событиями всё реже думаю о Джоне. И если раньше каждый мой день начинался с мыслей о моём американце, то, например, сегодня, я проснулась и не проверила первым делом телефон на наличие весточки от своего парня, а посмотрела на скрюченного на короткой софе Малиновского.
Когда в тебе под метр девяносто очень трудно с комфортом выспаться на современной версии совковского дивана-малютки.
Даже возникла шальная мысль — а не пустить ли его к себе на кровать, на самый краешек, но потом от этой затеи решительно отказалась. Не зря же говорят: дай палец, руку по локоть откусит. Это точно о нём. Тем более он сам предупредил, что его гуттаперчивые ручонки живут своей жизнью.
В универ мы тоже едем вместе. Машина Малиновского, как и её хозяин — самобытная, строптивая и кричаще роскошная.
Его расслабленная поза, рука на руле, играющий в волосах ветер — всё так и вопит: я — король этого мира, я не знаю слова “нет”.
— За углом останови, — прошу, расстегивая ремень безопасности.
— Зачем это? Отсюда же долго тащиться. У меня там местечко собственное на стоянке, рядом с БМВ замдекана.
— Не хочу, чтобы все видели, что мы вместе приехали. Слухи пойдут.
— А если и пойдут, что с того? — Малиновский глушит-таки мотор и выжидательно смотрит мне в глаза. — Тебе стыдно, что о нашем романе кто-то узнает?
— Пф, скажешь тоже! Каком ещё романе? Спустись на землю. И для справки — мы вообще-то женаты, а это куда круче обычных шашень. Хотела бы я посмотреть на лица Самсоновой или Поповой узнай они эту бомбическую новость. Такой соблазн, — открываю дверь и выбираюсь в солнечное майское утро. С выражением лица миссис Бонд осматриваюсь по сторонам: вроде бы в радиусе двадцати метров ни одной сплетницы. Путь чист.
Если кто-нибудь прознает, что мы с Малиновским расписались — это будет фурор. По шкале популярности эта новость сразу же обойдёт видео, где Ведищева из параллельной группы пьяная и голая удирает от инспекторов ДПС.
Я прямо вижу эти завистливо-удивлённые взгляды, слышу шушуканье
