Разочаровательно.
— А это тебя уже не касается, — на последнем слове голос взвинчивается вверх, поставить красивую точку не получается, вместо нее уродливая каракуля, но исправлять ее у меня нет ни желания, ни сил. Отключаюсь и отправляю номер в блок. Останавливаюсь у окна, никогда не любила в него смотреть, но сейчас успокаивает. Прикладываю ладони к щекам и давлю зачатки истерики, которая так и рвется наружу.
К возвращению Евсеева у меня получается прийти в себя. Точнее, сделать вид, что все в порядке. Мы обедаем вместе, Мирослав все пытается меня веселить, но выходит откровенно плохо, потому что радоваться не получается. В итоге мы расползаемся по рабочим местам и до конца дня барабаним по клавишам. Мне кое-как удается выторговать себе вечер свободы, и я еду в свою квартиру зализывать раны. Правда, спрятаться в такси у меня не получается: Евсеев меня подвозит и, взяв обещание в случае чего незамедлительно позвонить, оставляет наконец в одиночестве.
Надеюсь, что Тёма, игнорирующий меня вот уже полтора часа, где-то пропадает, и я смогу прореветься в компании сухого белого, прощаясь с подругой. Открываю дверь своим ключом, закатываю глаза, видя горящий свет в прихожей, и думаю, что надо прочитать брату лекцию о разумном потреблении, как слышу его возмущенный голос в гостиной.
Оставляю пакет с продуктами в прихожей и иду на шум. Надеюсь, он не с той самой девушкой отношения выясняет, иначе будет неловко. И вина на всех не хватит.
Но в гостиной, то ли к радости, то ли к сожалению наша мама, Наталья Дмитриевна Савельева, собственной персоной.
— Мам, отдай уже телефон, мне не десять, — требует Артем.
— Не отдам, пока твоя сестра не соизволит ответить.
— Ну так, может, ей надо позвонить, чтобы она ответила? — Артем сидит в кресле и пяткой выстукивает дробь, и хоть бы это был сигнал «Помогите» соседям снизу, но я резонно сомневаюсь, что мой младший брат знает азбуку Морзе.
— Не надо никому звонить, — вмешиваюсь наконец. — Мам, что случилось? Почему ты здесь? — не самое радостное приветствие, но на другое не остается сил. Она ведь явно не посочувствовать явилась, раз даже не предупредила о визите.
Ну почему все именно сегодня решили выяснить отношения? Надо научить их планированию, потому что выстоять напор мамы будет невозможно. Я и так горе-дочь, которая тратит свои мозги на варку кофе и перенос бумажек с одного места в другое вместо того, чтобы метить в кресло руководителя или уже управлять небольшой фирмой. А тут еще и замуж вышла за босса. И ведь мама ничего хорошего не подумает: никакой любви и приятных чувств. Решит, что это по залету. А потом обязательно устроит скандал, требуя свадьбу на весь белый свет и приглашение всех-всех родственников.
— Да вот решила своим бессовестным детям в глаза посмотреть. Одна замуж выскакивает, слова не сказав, другого из команды выгоняют за пьянство. Объясниться не хотите? — мама поднимается с дивана и упирает кулаки в бока. Плохой знак. Очень плохой. Артем в этот момент за ее спиной разводит руки, намекая, что он в воссоединении семейства Савельевых ни при чем.
А мне нужна передышка. Хотя бы коротенькая, чтобы снова влезть в броню и отбиваться от упреков. Если честно, я надеялась, что мама никогда не узнает о Евсееве и наших тесных отношениях, и я понятия не имею, что ей говорить. Раскрывать правду слишком рискованно, да и не поймет моего поступка мама, мне он и самой порой кажется до жути меркантильным. А врать… убедительную ложь еще придумать бы. Поэтому, оттягивая момент икс, я на правах хозяйки дома предлагаю:
— А давайте сначала поедим. И выпьем. После уже поговорим.
На сорок минут воцаряется молчание. Мы коллективно готовим ужин, бросая друг на друга странные взгляды, и не спешим разрушать тишину. Мама давит авторитетом, Артем распаляет меня своей нервозностью. Будь его воля, он бы уже давно умчался, громко хлопнув дверью и наговорив нелестных слов. Вздрагиваем от случайных касаний, будто до горячего дотрагиваемся, и наконец расходимся по разным комнатам, когда до ужина остаются считанные минуты, чтобы привести себя в порядок
Прячусь в ванной ненадолго, переодеваюсь в домашний костюм, который здесь отыскивается без труда, вещей моих осталось порядочно. Он, конечно, выглядит не слишком парадно (это добро в квартире Евсеева), но для своих пойдет. Смываю макияж, хотя стоило бы накраситься поярче, чтобы за мейком не было видно настоящих эмоций, и собираю волосы в пучок и иду принимать неизбежное. Дельного оправдания я так и не придумала, поэтому придется сочинять на ходу и надеяться, что мама не встретится никогда с родней Мирослава и те не расскажут ей историю со своей стороны.
— Артем, — мама, словно нарочно, скребет ножом по керамической тарелке. Делаю большой глоток вина и радуюсь, что для меня интервенция начнется чуточку позже, — я даже не буду спрашивать, как это произошло. Случилось и случилось, — произносит на выдохе. И можно было бы в этом разглядеть желание избежать нравоучений, но нет: мама на самом деле рада, что все так сложилось, потому что спит и видит, как Тема отправится работать к своему отцу в бюро. — Но нужно жить дальше и думать о завтрашнем дне, а не сидеть на шее сестры.
— Он и не сидит, — вступаюсь за брата, потому что Артем совершенно не в состоянии давать адекватные ответы. Он запихивает большой кусок мяса в рот, готовя идеальное оправдание своему молчанию. — Мы с Темой все честно поделили, и он тоже вносит финансовый вклад в съем жилья.
Брат благодарно кивает и немного расслабляется. А вот по недовольному взгляду мамы понимаю, что зря я влезла: сейчас устроит допрос и потребует предъявить чеки, чтобы все проверить.
— И откуда деньги? — смотрит строго то на меня, то на него. — Ему об учебе думать надо, а не о том, где бы заработать на крышу над головой.
— Мам! — рявкает Артем. — Сам разберусь. К отцу кланяться не пойду, даже не проси.
— Нет, ну а ты куда смотришь? — понимая, что от Темы ничего не добиться, взывает мама к моей совести. — У него скоро диплом! А он будет по стройкам шататься, чтобы денег заработать? Спортивной стипендии теперь не видать, денег ему отец не даст, и что? Будет приживалкой твоей?
— Ну, во-первых, мы все же не чужие друг другу люди, — отвратительный разговор, — так что приживалкой Тему точно не назовешь. А во-вторых, если у Артема возникнут трудности, то мы справимся с жизнью и на мою зарплату, если ты помнишь, она у меня не копеечная.
В подтверждение моим словам мама осматривает кухню и тяжело вздыхает. Да, знаю, что обо мне мы тоже поговорим, и там меня защищать будет некому. Но хотя бы брата отстою — вдруг на меня сил не останется.
— На все-то у тебя есть ответ, — сокрушенно качает головой. — Но ты Артему не мать, а сестра, и ответственность за него тоже не тебе нести.
— Мам, мне уже двадцать один. Хватит со мной носиться, как с ребенком.
— Пока я с тобой носилась, тебя не выгоняли из команды.
— Боже! Да сколько можно опять эту пластинку заводить? Выгнали, и фиг с ним. Новую команду найду, если надо будет!
Горячий спор прерывает звонок в дверь. Мы переглядываемся, не понимая, кто решил разбавить наши семейные посиделки, но мама с Артемом быстро возвращаются на исходные, а я, пользуясь случаем, ускользаю в прихожую. Надеюсь, это не Ира решила меня добить внеплановым визитом. А может, соседи пришли жаловаться на шум? Такими темпами меня отсюда быстро выселят. «Здесь приличный дом и вести себя нужно соответствующе, — сказала мне пятидесятилетняя женщина, поправляя идеально начищенные очки: — Своевременная оплата, порядок, никаких вечеринок и шума». И я свято соблюдала все правила два с половиной года. Когда-то мне должно зачесться?
— Мирослав? — спрашиваю тихо, открывая дверь. Только его для полной картины не хватает. — Что ты здесь делаешь?
— Приехал оказать моральную поддержку, — в доказательство своих слов он выставляет вперед бумажный пакет: — Здесь вино, фрукты, конфеты и сыр. Впустишь? — улыбается обезоруживающе, а я забываю, что в нескольких метрах от меня разгорается скандал, и киваю, отступая в сторону.
