— Тогда я за тебя испугалась, ну, и сама напугалась, конечно. Но не обиделась, что ты в драку полез, хотя лучше бы ее не было, — он до сих пор перебирает волосы на моем затылке, а я млею.
— Тогда чем я тебя обидел?
— Я волновалась за тебя, ждала, что ты перезвонишь… — совсем по-детски прозвучало, но слов обратно не возьмешь.
— Златка, я хоть и без башки, в любой замес голыми руками могу полезть, но даже мне может быть страшно.
— Мне кажется, страх смерти – это здоровый страх, — если бы он вообще ничего не боялся, это было бы ненормально.
— Я не умереть боялся, Злат, — с усмешкой на губах, но не совсем веселой. — Меня с ума сводило, что после той драки ты меня банально пошлешь, а я с катушек мог слететь, опять бы тебя донимал и третировал, возможно, похитил, лишь бы со мной была. Но я собирался вернуться и обо всем поговорить с глазу на глаз. Начни мы выяснять отношения в мессенджерах, потрепали бы друг другу нервы, — подносит руку к лицу, но не решается дотронуться. Не потому, что оно блестит мазью, понимаю я, а потому, что боится причинить боль своими прикосновениями.
О синхронистке я решила не упоминать. Ревность все равно никуда не делась, но лучшим доказательством правдивости слов Макара были его поступки. Я никогда не забуду, как ко мне отнеслись его старший брат и отец – горой встали на мою защиту. Макар все бросил и нашел меня, хотя я просила дать нам время. И вот сейчас вижу, что злится, глядя на мое лицо, но сдерживается. Разве это не забота?
— Присядь, — подталкивает меня к кровати. Сам придвигает стул, опускается напротив. — Злата, это все? Или есть еще обиды? — я отвожу взгляд, не хочу говорить о Рыбаньковой. — Видела фотографию, — не спрашивает, утверждает. С моим лицом корчить хоть какие-то эмоции сложно, легче кивнуть, что я и делаю.
— Ничего не было, Злат, и не могло быть. Скоро от воздержания стану самым сильным и закаленным, но чтобы тупо спустить с левой телкой… я лучше мозоли на руках заработаю, — прямолинейность Макара, как всегда, смущает, не знаю, привыкну ли когда-нибудь? — Теперь все?
— Я не смогу вернуться в университет, — сейчас мне особенно тяжело это произносить. Макар ведь не просто проведать приехал. В отношения на расстоянии я слабо верю, вряд ли они удовлетворят Кайсынова.
Замечаю, как лицо Макара резко меняется. Он не успевает отвернуться, хищные злые черты проступают на красивом лице.
— Больше тебя никто не тронет, я не допущу, — сжимает перед собой руки в кулаки. Дыхание учащается.
— Меня отец не пускает, хочет, чтобы я перевелась сюда, — тихо произношу, накрываю его кулаки. — Мне кажется, он теперь меня встречать и провожать будет, пока я университет не окончу.
— Я его понимаю, меня вряд ли вообще когда-нибудь отпустит. Золотинка, я поговорю с твоим отцом, но здесь ты не останешься, будешь всегда со мной.
— А если не отпустит, похитишь? — пытаюсь пошутить, но Макар ведет плечами.
— Или придется перевестись к тебе, — уверенно и твердо.
В очередной раз доказывает, насколько я ему дорога. Слезы подступают к глазам. Вот как так можно: ни слова о любви, но такие поступки совершает, что чувствую себя особенной, самой-самой? Не позволю ему бросить престижный ВУЗ.
— Хочу тебя поцеловать, но даже прикоснуться к лицу не могу, боюсь сделать больно, — подушечками пальцев поводит по щеке.
— А ты не бойся, — сама к нему тянусь. Обычно Макар не настолько сдержан и деликатен, а тут не спешит, но все-таки тянется в ответ. Покрывает все лицо легкими поцелуями, мне кажется, боль отступает, так приятно. — Как только синяки сойдут, я обратно стану красивой, — своего разноцветного лица стесняюсь. С ярко-рыжими волосами мои разводы на лице смотрятся ядерно.
— Златка, ты даже с синяками самая красивая и желанная. Больше не говори так, — строго выговорив, вновь принимается целовать, будто каждым касанием хочет доказать, насколько я красивая.
— Там везде мазь, — на выдохе.
— Я тебя вместе с мазью готов съесть, ты только скорее поправляйся, — касается невесомо моего рта, край губы разбит, наверное, шрам останется. Проходится кончиком языка по нижней губе, совсем нежно, но даже это дарит столько эмоций, что хочется расплакаться. Кладу руки ему на плечи, но Макар отстраняется.
— Золотинка, с контролем у меня беда, я настолько сильно тебя хочу, что, даже понимая твое состояние, не могу не реагировать, меня накрывает. Неудобно будет, если твоя мама войдет нас позвать к столу, а я стояк буду прятать, — представив эту картину, я прыснула.
— Ладно мама, там, по-моему, папа с работы вернулся…
Злата
Папа с Макаром после ужина закрылись на кухне. Мне вообще удивительно, насколько Кайсынов уверен в себе. Ведет себя так, будто каждую неделю ходит знакомиться с родителями девушек. Никакого волнения, смущения. Даже взгляд ни разу не отвел. Мой папа лидер по характеру, обычно к нему все прислушиваются, а тут он даже немного растерялся от энергетики Макара.
Отец за столом высказал твердую позицию, что я остаюсь в родном городе, на следующий год буду заново подавать документы в университет, но уже здесь. Макар не стал спорить, но после ужина попросил о разговоре. Родители догадались, о чем пойдет речь, но папа не отказался с ним побеседовать.
Сижу как на иголках и делаю вид, что смотрю мамин любимый сериал. Мама еще что-то комментирует, я стараюсь вовремя «угукнуть», хотя все мысли о том, что происходит на кухне. Папа у меня кремень, его невозможно переубедить, если он принял решение, но я держу скрещенными пальчики на руках, чтобы у Макара получилось его переубедить.
Получить лучшее высшее образование в нашей стране – конечно, хочется, но я сейчас не о будущей профессии переживаю, я не хочу расставаться с Макаром. Через многое придется пройти, прежде чем я смогу уверенно и свободно чувствовать себя в стенах ВУЗа, но я готова бороться со своими страхами, с завистниками и недругами, лишь бы мы были вместе.
Услышав скрип открывающейся двери, забыла, как дышать. Вцепилась пальцами в обивку кресла, чтобы не соскочить с места и не выбежать к Макару. Чувство такое, будто я подсудимая, которой должны вынести приговор, а я жду оправдательного вердикта.
Папа первым вошел в зал, по выражению его лица последние дни сложно что-то понять, он постоянно хмурится, будто все время думает о чем-то неприятном. Не получается хоть что-нибудь прочитать и во взгляде Макара.
— Злата, не хочешь прогуляться? — вопрос настолько неожиданный, что я на автомате мотаю головой.
Я не гулять хочу, а узнать, что сказал папа. Да и куда я с таким лицом пойду?
— Ты можешь надеть кепку, на улице уже темно, — в очередной раз угадав, о чем я подумала, предлагает Кайсынов.
— Макар прав, Злата. Тебе нужно выходить на воздух, — вмешалась мама. Я заметила, что она тоже волнуется, переводит взгляд с отца на Макара, нервно сжимает в руке пульт. Даже не заметила, что переключила канал, а ведь там продолжает идти ее любимый сериал.
Спорить с ними не было никакого желания, чем быстрее оденусь, тем скорее узнаю, что ответил папа.
Распустив волосы, прикрыла ими скулы, козырек чуть ли до носа натянула. Все, я готова. Мама с папой вышли нас проводить на лестничную площадку, будто мы уезжаем далеко и надолго. Я скоро сгорю от нетерпения, а все вокруг будто сговорились.
— Макар, недолго, — произнес папа, когда двери лифта открылись. Макар лишь кивнул, заходя следом за мной, но родителям его молчаливого слова было достаточно.
— Ну что? — задрав голову, чтобы видеть лицо Макара, как только мы остались одни.
— Мне неудобно было целовать тебя в доме родителей, поэтому мы идем гулять, — подталкивает меня к стене лифта, руки кладет по обе стороны от лица. Взял в плен, будто я сбегать собираюсь.
Наклоняется и целует. Я забываю о том, что в планах было узнать, о чем они договорились с папой. Макар помнит о разбитой губе, умудряется сочетать страсть и нежность. Я сама себе делаю больно, когда раскрываю рот в попытке углубить поцелуй.
