больно. Этот разговор — настоящее испытание.
— Нет, — коротко и беспрекословно разносится над столом. — Куча пьяных подростков в загородном доме — это небезопасно.
— Пап! — возмущенно вскрикивает Ленка. — Какие еще подростки?! Нам вообще-то уже по восемнадцать есть.
— Напомнить, что я застал в своем доме пару недель, когда нечаянно заехал? — холодно осведомляется Борис Александрович. — И не надо повышать на меня голос. Во второй раз это не пройдет.
Я вспыхиваю, понимая, что он намекает на тот случай, когда Ленка шантажом вынудила его оставить меня в их доме. И одновременно с этим в груди зреет протест: мне ведь и правда уже восемнадцать. Разве я не способна сама принимать решения? Тем более, когда он фактически приказал строить свою жизнь, выкинув из головы все мысли о нем?
— Ведешь себя так, будто положил глаз на Сону, — в сердцах бормочет Ленка.
Я беззвучно охаю. Что она только что сказала?
— За языком следи, — металлическим тоном осекает ее отец, глядя на дочь так, что у меня кровь в жилах стынет. И у Ленки тоже, судя по тому, как она побледнела. — В последнее время ты стала часто забываться.
От внезапной растерянности, что Борис Александрович запретил мне ехать с Сергеем на дачу к его друзьям, я нервно мну салфетку под столом, едва справляясь с эмоциями. Неужели мои слова о ночевке могли спровоцировать такую негативную реакцию с его стороны? Или он злится на дочь? Ленка часто говорит о чем-то, не подумав. Хотя в этот раз я согласна с ней на все сто. Мне есть восемнадцать, и Борис Александрович сам сказал, что мне нужно встречаться со сверстниками. Что я и пытаюсь делать. Зачем он этому препятствует?
Напряжение чуть-чуть ослабевает, когда после ужина я возвращаюсь в свою комнату и больше не ощущаю на себе глаз Бориса Александровича. Но оно снова появляется, когда подруга заглядывает ко мне в комнату с ноутбуком в руках и заставляет меня вернуться в реальность.
— Это мой отец, а не твой, будь я на твоем месте, не стала бы слушать постороннего для себя человека, — подначивает она и без того мое воинственное настроение.
Уже несколько минут я перебираю в голове слова, которые собираюсь сказать Борису Александровичу. Осталось только переступить порог его комнаты, где он впервые меня поцеловал...
— Хочешь, посмотрим вместе сериал? — Лена выглядит печальной. Когда мы повздорим с мамой, я тоже хожу понурая. — На какой серии мы остановились, не помнишь? На девятой, кажется?
— На десятой. Но я не хочу ничего сегодня смотреть, — отзываюсь я и под предлогом усталости прошу подругу отложить просмотр сериала до завтра.
Но истинная причина в том, что я не хочу делать вид, что все хорошо. Потому что это совсем не так. И молча сбегать с Сергеем на дачу к его друзьям тоже не собираюсь. Борису Александровичу придется смириться с моим решением. А мне набраться смелости, чтобы ему об этом сказать.
Лена возвращается к себе, а я, окинув себя в зеркало быстрым взглядом, одергиваю футболку и уверенно переступаю порог собственной комнаты, направляясь в спальню Лениного отца. Тихо стучусь, пряча волнение, и открываю дверь.
Борис Александрович лежит с ноутбуком на кровати и, заметив меня, задерживает взгляд на моем лице, после чего кивком головы приглашает войти. Я испытываю сейчас двоякие ощущения: с одной стороны, мои чувства никуда не делись, и я каждый раз робею, когда зеленые глаза смотрят на меня дольше обычного, а с другой, я очень злюсь на Лениного отца за то, что не дает мне строить личную жизнь. Я ведь искренне пытаюсь. Чтобы всем было лучше. Вроде так он говорил, предлагая съехать на его квартиру?
— У тебя остались ко мне вопросы? — спрашивает Борис Александрович низким грубоватым голосом, откладывая ноутбук в сторону.
Я машинально вскидываю подбородок, чувствуя, как быстро стучит сердце в груди.
— Да.
Моя грудь часто вздымается, в ушах шумит от того, сколько внутри меня бурлит сейчас эмоций. Даю себе пару секунд, чтобы собраться с мыслями, а потом приближаюсь к кровати, замирая в двух шагах от него.
— Когда вы попросили меня, чтобы я осталась, потому что беспокоитесь за Лену и не хотите ее от себя отпускать, то я согласилась и пошла вам навстречу. Но хочу напомнить, что могла бы сейчас жить в отдельной квартире и не спрашивать у вас разрешения, где и с кем проводить свое свободное время. Я уже совершеннолетняя, — твердо произношу я, не сводя глаз с красивого, но усталого лица.
Как и за столом, от пристального взгляда Бориса Александровича я начинаю волноваться сильнее, но это вряд ли меня сейчас остановит. Гнев, смешанный с желанием отстоять свои границы, трансформируется в словесный поток, который мне неподвластно сдержать в это мгновение.
— Не препятствуйте моей личной жизни. К тому же вы сами говорили, чтобы я со сверстниками встречалась. Вот я и пытаюсь… — вдохнув аромат дорогой туалетной воды, которой пропитана вся комната, я ненадолго прерываюсь, теряясь в словах, но быстро отвешиваю себе мысленного пинка, напоминая, зачем я здесь.
Огромная часть меня, которую я постоянно пытаюсь задушить, стремится к этому человеку, но с моими чувствами необходимо что-то делать, раз вместе мы не можем быть.
— Если вы мне не разрешите, то я все равно поеду с Сергеем на дачу. А если вас не устроит это, то я соберу вещи и уеду.
Борис Александрович слушает меня молча. Мне стоит огромных усилий выдержать его сверлящий взгляд, после чего я разворачиваюсь и иду на выход, не чувствуя ног от накатывающей слабости и не веря, что высказала ему вслух свои мысли.
— Твой кофе, — Сергей протягивает мне картонный стаканчик вместе с небольшим бумажным пакетом, из которого исходит потрясающий аромат. Заглядываю внутрь и втягиваю в себя умопомрачительный запах. У меня едва слюна не начинает капать на джинсы.
— Круассан? Спасибо, — широко улыбаюсь и сильно смущаюсь, когда вгрызаюсь в мягкую сдобу и замечаю, что Сергей за мной наблюдает в этот момент.
— Устала? — спрашивает он, не сводя с меня глаз.
Делаю глоток кофе и киваю.
— Чуть-чуть.
— Мы скоро будем на месте.
Дорога до дачи заняла у нас четыре часа вместо двух. Мы попали в пробку и, выехав за город, остановились
