Выйдя из ванной, я кое-как вытираюсь и почти валюсь в постель. Кажется, моя батарея села до нуля. Даже то, как Семён падает рядом, я уже воспринимаю будто в тумане. Проваливаюсь в сон моментально.
Просыпаюсь от того, что мне холодно. Покрывало сползло на пол, я лежу в постели одна. Семёна рядом нет.
Хочется прикрыть глаза и провалиться в сон снова, но надо прикрыться. Да и без Семёна мне как-то неуютно.
Однако я не обнаруживаю его ни в душе, ни в кухне. Его нет в домике вообще, во дворе тоже. А ещё нет машины.
Куда он подевался? Уехал? Зачем?
Он непредсказуем. Может, что-то случилось, а может ему просто захотелось купить колу. Но если бы что-то действительно произошло, он бы разбудил меня, ведь так?
Набираю его, но он недоступен. Внутри становится тревожно. Вот если бы не звонила, может, меньше бы переживала. А так этот безжизненный голос в трубке только нервы расшатывает.
Ну что такого могло произойти? Может, у него просто закончились сигареты.
Решаю успокоиться и подождать. Вернётся. Он бы не оставил меня тут.
Сначала я сижу на кухне, пью кофе. Потом внимательнее рассматриваю убранство дома, особо зависнув на картинах в гостиной. Даже душ принимаю.
Время тянется как резиновое. Но всё же оно идёт, а Семёна все нет. Час проходит, второй. Я уже не могу усидеть на месте и начинаю мерять шагами пространство от кухни и до двери через гостиную. Туда и обратно. Снова и снова.
И когда мне кажется, что нервы так натянуты, что как тонкие струны начнут сейчас лопаться по одной и скукоживаться в завитки, ворота забора снаружи поднимаются, а в окна ударяет яркий свет фар.
Ну я тебя сейчас, Радич!
Машина въезжает во двор, сминая дорожку и клумбу, на которой завёрнуты на зиму в пакеты небольшие кустарники.
Что-то с ним не то…
Автомобиль открывается, выпуская тяжёлый бит басов, что в тишине зимней ночи разносятся по округе особенно громко, заставляя меня вздрогнуть.
Я, не моргая, наблюдаю, как Семён выходит из машины и размашистым шагом идёт ко мне.
Распахивает дверь и вваливается.
Пьян?
Глаза горят, желваки натянуты, но непохоже, что он под алкоголем. Это что-то другое.
Злость? Ярость?
С трудом сдерживаю вскрик, когда вижу, что его руки и куртка в крови.
— Сёма, что случилось? — подаюсь к нему, но торможу под острым, словно лезвие, взглядом. Останавливаюсь в полуметре.
Он проходит мимо, включает воду в раковине в кухне и, скривившись, подставляет руки.
— Нормально всё, Адамовна, — отвечает сквозь зубы, а потом резко выдыхает и добавляет уже спокойнее: — Теперь уже нормально.
Замечаю, что его руки не изранены. Несколько царапин, но они вряд ли так кровят. Значит, кровь не его.
Она…
О, Боже!
— Семён, ты ездил к Паше?! — осеняет меня.
В ответ он молчит. Но я и так понимаю, что да!
— Зачем? Для чего? Сёма, ты слышишь?
Начинаю злиться. Я, вообще-то, с ним разговариваю, а с него как с гуся вода. Спокойно себе умывается, потом бумажными салфетками вытирает лицо и руки. На меня и внимания не обращает.
— Цыц, Адамовна, — бросает обидное. — Я сам разберусь, пиздить мне мудака, обидевшего мою тёлку или нет, ясно?
Я столбенею. Не ожидала такого отпора. Ещё и голос повысил.
— Знаешь что… — в носу вдруг начинает пощипывать. Ну вот ещё не хватало сейчас тут перед ним слякоть развести. — Да ну тебя!
Конечно, никуда я сейчас отсюда не уйду. А хочется! Но топать в четыре утра где-то за городом было бы верхом идиотизма.
Поэтому я возвращаюсь в постель и заворачиваюсь по самый нос в покрывало.
— Василина, — слышу мужской ровный голос, но в нём чувствуются предупреждающие нотки. — Не выёбывайся. Надо было — съездил. Твой бывший хуёво догоняет, пришлось объяснить. Или ты хочешь ещё подлянку от этого червя?
Не отвечаю. Чувствую себя капризной малолеткой. Но вообще-то я правда против этого насилия! Зачем? Ну его этого козла Пашу.
Но… признаться, приятно, что за тебя вступаются.
— Адамовна, выползай из кокона. А то сейчас вытряхну сам.
Не шевелюсь. Обиделась, значит, обиделась. А когда понимаю, что остаюсь в полной тишине целых несколько бесконечных секунд, то снова встревоживаюсь. А вдруг он рассердился, что я не ценю то, что он разобрался с моим обидчиком, и снова уехал?
И стоит мне только лишь подумать об этом, как одеяло с меня будто порывом ветра срывает.
— Ну пиздец тебе, Снежная королева, — слышу жёсткое, а потом попадаю в плен. И мне очень доходчиво, в разных позах поясняют, что “выпендриваться не стоит”.
* * *
Вечером мы возвращаемся. Несмотря на жуткую усталость, сплю я тяжело. Всю ночь мне снятся какие-то муторные сны. Я будто бы осознаю, что сплю, но проснуться не получается. Утром встаю с чугунной головой, и даже кофе не особенно помогает прийти в норму.
А днём прямо с пары Семёна забирает полиция.
36
Студенты пишут контрольную работу в полной тишине. Я присаживаюсь на стул и тру виски. Голова так и трещит, хотя я приняла уже две таблетки обезболивающего. Отмечать что-то в электронном журнале даже не пытаюсь, иначе напутаю что-то. Потом заполню.
Сегодня утром Семён написал мне, что вечером приглашает на эротический квест в одно заведение. Сказал, там всё надёжно и мне понравится.
Да мне вообще всё нравится, что связано с ним. И стоит только представить, что он задумал, сразу по коже мурашки бегут.
Если бы ещё не эта мигрень…
Внезапно раздаётся громкий стук, который заставляет вздрогнуть. Дверь распахивается, в аудиторию входят двое мужчин в полицейской форме и зам по воспитательной работе.
От неожиданности я подскакиваю со стула, а студенты отрываются от контрольной работы.
— Радич Семён Владимирович, — раздаётся на всю аудиторию жёсткий мужской голос. — Кто?
— Я, — сухо отвечает Семён, а у меня внутри будто всё обрывается.
— Пройдёмте с нами.
Меня будто парализует. Чувство полнейшей беспомощности сковывает руки и ноги. И даже голос.
Не знаю, что делать. В теле слабость, в голове звон. Стою и смотрю, как Семён встаёт с места, забрасывает тетрадь в рюкзак и спускается вниз ко входу.
В аудитории тишина ещё более звонкая, чем несколько минут назад. Взгляды всех студентов прикованы к Семёну.
— Я могу узнать, что произошло? — нахожу в себе силы подойти к полицейским. Сама не понимаю, как получается держать голос, потому что внутри всё кричит от страха за Семёна.
— Нанесение тяжких телесных, — буднично отвечает полицейский, а потом добавляет, подтолкнув Семёна к выходу. — Эти мажоры… Думают, неприкасаемые. Но чёрта с два.
Они выходят, а Семён даже взгляда на меня не бросает. Не хочет компрометировать. А мне сейчас плевать на всё! Хочется броситься к нему, обнять.
Но я просто стою и смотрю, окаменев от шока.
Дверь закрывается. В какое-то мгновение мне даже кажется, что всё произошедшее — просто сон. Может я, глотнув лишнюю таблетку обезболивающего, просто задремала за компьютером?
Но нет, это не так, к моему большому сожалению.
Та же аудитория, та же пара, та же контрольная работа у четвёртого курса юристов, но только Семёна нет среди них, а у меня в груди веет холодом.
Уверена, это Паша сделал! Неймётся ему всё! Семён его из дома горящего вытащил, где этот мудак меня изнасиловать пытался, жизнь ему спас! Так нет же, нужно гадить.
Мне хочется метаться туда-сюда, чтобы хоть как-то унять эту тревогу, но у меня тут полная аудитория студентов. Да и они тоже взбудоражены. Какая уж тут контрольная работа.
— Допишем на следующем занятии, пока сдайте листы, — говорю, прекрасно их понимая.
Через десять минут возни с листочками наконец слышим звонок с занятия. Студенты срываются в бурное обсуждение произошедшего и толпой покидают кабинет.
— Марк, задержись, пожалуйста, — прошу друга Семёна, когда он тоже собирается выйти из аудитории в числе последних.
