Отец облегчённо вздохнул, когда я пресекла истерику. Девушки истолковали слёзы по-своему.
— Вам очень больно, Любовь Эдуардовна? — Саша присела рядом.
— Всё нормально, Саша, спасибо, что пришли, — я шмыгнула носом.
Она кивнула. Девушки пустились в разговоры про работу, пересказывая последние новости. Саша просила слёзно недолго болеть, почти все мои проекты притормозили, по приказу Волчанского. Авторы звонят, ругаются. Саша уже за утро, выслушала столько лестных слов. Я пообещала ей выйти, как только смогу. Ещё раз, поблагодарив девушек за визит. Они ушли. Потом и папа тоже засобирался.
К обеду я осталась одна. Снова погружаясь в свои нелёгкие мысли. Зашла медсестра, принесла поесть. Вставать почему-то мне не разрешали. Да и не очень-то и хотелось. От запаха еды замутило, и я попросила её помыть мне одно из многочисленных яблок. Читать и смотреть видео при сотрясении тоже нельзя. Вот я и лежала, таращилась в белый потолок, окруженная цветами и фруктами, и постоянно погружалась в свои нелёгкие мысли. Хоть бы кого подселили, я же с ума сойду здесь от скуки. От безделья я задремала, а когда открыла глаза, увидела его. Матвей сидел напротив кровати, в сгущающихся сумерках вечера, спокойно наблюдал за мной.
Я, безмолвно ответила на его взгляд. Вглядывалась в его глаза, словно слова не в силах передать, все грани моей боли. А он не отводя глаз, поглощал её, принимал, вбирал. Мы будто общались взглядами. Немой диалог, который сводиться к одному. К моей боли, от его предательства. К пустоте, там, где было сердце. К ненависти, там, где была любовь.
Его взгляд молил о прощении, понимании, принятии. Но я не могла переступить через себя. Это выше меня. Я итак постоянно была твоей игрушкой. Больше не хочу!
— Не хочу, слышишь! — сиплю я ему, и отворачиваюсь.
Горячие ладони ложатся на плечи, и я вздрагиваю. Этого ещё не хватало, реагировать на его прикосновения.
— Чего не хочешь, Неженка? — склоняется он надо мной, и свежее дыхание обрамляет мою щёку.
— Тебя не хочу! Уходи! — говорю, не поворачиваясь, а он всё стоит, и рук не отнимает. И я уже дрожу, потому что понимаю, что мне без него холодно и пусто. Матвей склоняется ниже и вдыхает мой аромат. Втягивает в себя, зарываясь в мои волосы.
— Неженка, ты же помнишь, мы в ответе за тех, кого приручили, — бормочет он. — Ты в ответе за меня.
— Ничего, справишься, ты уже большой мальчик! — ворчу я, скидывая с себя его руки, и кривлюсь от боли.
— Я без тебя сдохну, — говорит он, садясь на кровать.
— Да я помню, мы это уже проходили, когда ты стоял на коленях, и говорил мне то же самое, а на утро ушёл к ней, — обида выплёскивалась из меня.
— Я был дураком, везде, но в этом я не врал, мне не жить без тебя, поверь! — он сжал мою руку, и только сейчас я почувствовала, что совсем замёрзла.
— Как поверить, Матвей, — взвилась я, стараясь выдернуть свою руку из его хвата, — где начинается правда, а где ложь? Ты сам-то понимаешь?
— Блядь, Люба, ну я же извинился перед тобой, какого хрена ты меня мурыжишь? — заорал он.
— Я не мурыжу тебя! — ответила я тем же. — Я прошу тебя уйти и не приходить!
— И что тебе легче станет от этого? Ты же любишь меня! — Матвей соскочил с места и стал метаться по палате.
— Да именно поэтому мне станет легче, — я почувствовала как к горлу подступил ком, меня затошнило, — я не буду тебя видеть, мне хватает того, что я постоянно сожалею о том что с тобой связалась, и влюбилась по дурости.
Меня непреодолимо затошнило, не найдя ничего подходящего, я соскочила с кровати, но тут же охнула от боли в боку.
— Что ты творишь? — зашипел Матвей, подхватывая меня.
— Отведи меня в туалет, или меня вывернет на тебя, — повисла я на нём.
Он подхватил меня на руки и понёс в туалет, там аккуратно опустил возле раковины.
— Уходи, — прохрипела я, уже чувствуя, как скрутило пищевод.
— Да никуда я не уйду, как ты не поймёшь, — раздраженно гаркнул он, убирая назад мои волосы.
Да и плевать, не до него сейчас. Меня вывернуло, не понятно, правда, чем. Потом ещё раз, и мне полегчало. Он стоял сзади и придерживал меня за талию. Я отдышалась, успокаивая внутренности, и умылась холодной водой.
— Теперь я в туалет хочу, пожалуйста, выйди, — стону я.
— Я буду за дверью, закончишь, позови, не ходи сама, — напутствовал он, выходя за дверь.
Я еле доковыляла до унитаза. Покончив с туалетом, хотела гордо дойти сама до дверей, да только меня так штормило, что я, привалившись к стеночке, стояла, пытаясь собрать все расплывающиеся предметы в кучу.
— Ты закончила? — заглянул Матвей.
— Блядь, Люба, ну сказал же, — он подлетел ко мне, — в следующий раз будешь при мне писать, — пригрозил он, подхватывая меня на руки.
— Не дождёшься, — ворчу я.
Он укладывает меня на кровать, и я облегчённо прикрываю глаза, мир перестаёт вращаться.
— Я схожу за доктором, — говорит он и выходит.
Я остаюсь одна. Тошнота отступает, головокружение тоже. Сил только нет никаких. В палату входят Матвей, за ним врач, загорается яркий свет.
— Ну что случилось? — интересуется врач. — Ваш муж говорит, вас стошнило?
— Кто? — я задохнулась, от возмущения.
— Её стошнило, и головокружение сильное, — ответил за меня Матвей, игнорируя мой гневный крик, и взгляд.
Врач нагнулся надо мной, посмотрел зрачки, открыл рот, помассировал живот.
— Это конечно, типично для сотрясения, но у вас оно не такое сильное, — рассуждал он, — ладно проведём ряд анализов, а вас я попрошу не вставать.
— Но…
— Если в туалет, то есть утка, под кроватью, есть кнопка вызова медсестры, в конце концов, если вы упадёте и ударитесь опять головой, да даже не головой, никому от этого не станет легче, — отчитывал он меня.
— Хорошо, — смиренно выдохнула я.
Врач повернулся к Матвею.
— Прощайтесь с женой, время посещений заканчивается, и вышел.
— Матвей, с чего ты всем рассказываешь, что ты мой муж? — возмутилась я.
— Поговорим об этом завтра, Неженка, — усмехнулся он, — ты же слышала мне пора.
— Не приходи! — злюсь я.
— Я всё равно приду! — упрямо заявляет он, и уходит.
Так и повелось, я не хотела, чтобы он приходил, а он всё равно приходил. Сидел, просто молчал. Или читал мне книги. Новости пересказывал. Действовал на нервы. Порой мы сцеплялись, возвращаясь к животрепещущей теме наших отношений. Я упорно не хотела его прощать. Всё ещё обижаясь на него. Он огрызался, ворчал, матерился вперемешку с сожалениями, и извинениями, всё в духе Матвея.
— Зачем ты это делаешь, — злилась я, — неужели так тяжело оставить меня в покое?
— Слушай, я прекрасно понимаю, что ты обижена. Я просто хочу быть полезным. У меня тоже был сотряс, и я прекрасно помню, как от скуки лез на стену, и не было никого кто бы доставал меня, скрашивая моё одиночество, — он развёл руками состроив самую невинную гримасу на лице.
— А тебя дома не заждались? — съязвила я. — Как ты оправдываешь свои отлучки?
Матвей поменялся в лице. Взгляд потемнел.
— Нет у меня никого кроме тебя, Неженка, — сказал он, хмуро глядя на меня.
— Мне плевать, — с вызовом глянула на него, — и меня, у тебя тоже нет!
Матвей шумно выдохнул, поджал губы.
— А ты быстро Люба, на темную сторону перешла, — его светлые глаза полыхнули болью, так что я пожалела о сказанном, — научилась боль причинять!
— Хорошие были учителя, — буркнула я в ответ, загоняя совестливые и жалостливые позывы. Спрятала глаза, чтобы не рассмотрел он, как я сожалею о сказанном.
Матвей поднялся со стула и шлёпнул на него, книгу, которую пытался читать мне.
— Мне пора. Поправляйся Неженка, — сухо попрощался он.
Я и вовсе отвернулась, потому что стоило бы мне поднять на него взгляд, и я бы попросила бы его не уходить. Не могла я видеть его печальные, несчастные глаза. Не смотря на всё, что он причинил мне, я любила его, и потихоньку сдавалась под его напором.
