знать, что со мной что-то не так. Для всех гостей я в порядке. Поправляю макияж, избавляюсь от головокружения и привкуса желчи во рту, складываю в сумочку папку с документами и фотографиями и возвращаюсь на прием. Мои проблемы не касаются гостей, они должны раскошелиться на помощь сиротам, а я — хорошо играть роль хозяйки.
* * *
— Дамы и господа, мы уже собрали три миллиона восемьсот семьдесят тысяч долларов, — объявляет миссис Стюарт со сцены. — Сейчас начнется аукцион, вы можете начинать выбирать лоты.
Я облегченно выдыхаю: больше не надо притворяться. С сумкой под пазухой ухожу подальше от толпы, а именно к бару. В горло ничего не лезет кроме воды. Боюсь, от другого меня вырвет снова. Как я буду смотреть на Маркуса после фотографий, лежащих в моей сумке? Я и до них чувствовала себя виноватой во всех его бедах, а сейчас я знаю больше. Я видела больше… Уединенная жизнь в горах Вайоминга станет пыткой.
— Выглядишь неважно, Мер, — теплое дыхание обдает мою шею. Беззвучно стону, понимая, кто стоит за моей спиной. — Ты хорошо себя чувствуешь?
Я не хочу говорить правду, но и оставаться здесь слишком тяжело, поэтому качаю головой, давая ему понять, что мне плохо. Маркус обхватывает ладонями мои щеки, поворачивая мою голову к себе. Не могу заставить себя взглянуть ему в глаза. Прикусываю щеки изнутри, чтобы сдержать слезы. Чувствую, как Маркус хмурится. Он кладет ладонь к моему лбу и говорит:
— Температуры нет. У тебя что-то болит?
Сердце.
— Нет, — выдавливаю я. — Мне просто не хочется быть здесь.
Маркус вдруг прижимается губами к моему лбу и, слегка причмокнув, шепчет:
— Я сейчас же попрошу машину, и мы поедем домой. Самолет нас ждет.
Когда он отходит, слезы вновь катятся по лицу. Господи, Мередит, соберись!
Люди с такой радостью выбирают себе новую побрякушку, не представляя, что происходило в их кругу. Для них деньги, богатство и статус — самое важное, они лелеют свои никчемные желания и совершенно не заботятся о других. Сбор денег для сирот всего лишь очередной повод похвастаться толщиной своих кошельков. Мерзость. Мне ненавистно их пребывание в месте, где когда-то жили люди, искренне творившие добро.
* * *
Маркус помогает мне спуститься с трапа, на взлетной полосе стоит такси, которое довезет нас в Джексон. Мужчина хлопотал надо мной в течение всего полета, укрывал пледом, пытаясь унять дрожь. Я сама не уверена, почему трясусь, как осиновый листик. Маркус почти на руках усаживает меня на пассажирское сидение и занимает место рядом. Стараюсь отодвинуться как можно дальше, но он настойчиво притягивает меня к себе, подминая под бок. Маркус поглаживает мою спину, сквозь плотную ткань пальто чувствую тепло его рук.
— Перестань, — едва слышно молю его я.
— Перестать что? — мужчина замирает. Кто тянул меня за язык, черт побери? Поджимаю губы, умолкая. Маркуса не устраивает тишина, поэтому он, аккуратно взяв меня за подбородок, привлекает к себе мое внимание и спрашивает: — Ты скажешь мне наконец, какая муха тебя укусила? Что случилось на приеме? Дело в том певце?
— Нет, Дэмиен не причем. Мы только познакомились, — отвечаю я. Его дыхание щекочет губы, греют лицо. Глаза цвета топаза, освещенного лучами солнца, сияют в темноте. — Ничего не случилось, я просто… устала.
Маркус недоверчиво выгибает бровь. Веки и губы снова предательски содрогаются, и мелкие слезы проделывают путь от глаз до челюсти и падают на мужскую ладонь.
— Я не верю ни единому твоему слову, Мередит, — хрипло произносит Маркус и кладет вторую ладонь на мой затылок. — Ты не умеешь лгать.
— Знаю, — всхлипываю я и начинаю захлебываться в подступающих рыданиях, заикаясь и шмыгая носом. — Прости… просто я… я… не могу…
Маркус затыкает меня поцелуем. Очень нежным и бережливым, осторожным и трепетным, мягким и даже робким. Он не смутился и посмел поцеловать меня при постороннем человеке. Его язык проскальзывает в мой рот, и я ощущаю неяркий вкус выпитого алкоголя. Немного расстраиваюсь, потому что его смелость — побочный эффект бурбона. Губы Маркуса двигались плавно, приятно лаская мои. Я вздрагиваю и собираю все оставшиеся крупицы силы, чтобы не податься вперед. Я не имею права на него, наша связь была под запретом еще тогда, когда я была маленьким сгустком клеток. Маркус окружает меня собой, желая забрать мою боль. Я чувствую это каждой клеточкой, ощущаю его заботу. Ничто не может заглушить вину и боль в моем сердце, особенно тот, из-за мучений которого мне настолько невыносимо. Но и отстраниться от объекта своей страсти я не могу. Прильнув к груди Маркуса, я обнимаю его за талию, запустив руки под его пиджак. Пальцы нащупывают грубые рубцы — в воспоминаниях тут же всплывают ужасающие жестокие кадры. Раны будто снова свежие, и кровь из них окропляет мою кожу.
— Прости. Прости. Прости. Прости меня, Маркус, — молю я в его рот.
Моя голова падает ему на грудь, и слезы впитываются в хлопковую ткань рубашки. Я прошу прощение перед тем маленьким избитым мальчиком за боль, которую ему пришлось претерпеть, перед мужчиной — за свою слабость. Маркус крепче стискивает меня в свои объятия, словно так мне станет легче.
— Мередит, не знаю, что случилось, но ты никогда не должна передо мной извиняться, слышишь? — твердо приказывает он. Я не отвечаю, тогда он добавляет с ухмылкой: — Мер, не глупи. Ты самый чистый человек в мире. Ты просто не успела ничего натворить. Пока, по крайней мере.
— Даже в том, что случилось после ограбления? — срывается с языка. Черт, я выдам себя, если продолжу болтать. — Ты говорил, что был в аду. Но там ты оказался из-за меня.
Маркус, разозлившись, глубоко рычит, подхватывает меня за бедра и усаживает к себе на колени так, что моя спина смотрит на водительское сидение. Таксист все еще молчит и, надеюсь, сосредоточен на дороге. Маркус зарывается лицом в мою шею, губами приближается к уху и шипит:
— Заткнись. Ты должна заткнуться сейчас же. Я не хочу говорить об этом, потому что в моих мыслях нет места для дерьма прошлого. Сейчас я нуждаюсь лишь в тебе.
У меня перехватывает дух, и от его слов даже могу выдавить шутку:
— Сколько же ты выпил?
Провожу ладонями от его талии до шеи, запускаю их в его немного жестковатые волосы. Слезы высыхают на лице, и Маркус довольно улыбается. За окном мелькают знакомые здания Джексона, а значит, мы доехали до города. Тонированные окна скрывают нас от жаждущих взглядов горожан.
— Не так много, как ты могла
