– Гришенька, срочно беги во двор, зови Никитку обедать! Только без Тани, ладно? Ее не зови. Скажи, у мамы очень голова болит…
– А у тебя правда голова болит?
– Ой, да какая разница! Не в моей голове дело! Я ж тебе объясняю – надо сказать так, чтобы Таня осталась, а Никитка домой шел обедать! Мне с ним поговорить надо.
– Так я и скажу, что тебе с Никитой поговорить надо… Чтоб он один приходил, без Таньки… – пожал плечами Гриша.
– Нет, нет! Это же неудобно, сам не понимаешь, что ли? Нельзя быть таким простым, сынок.
– Хм… А зачем лишние сложности городить, если можно не городить? Зачем про больную голову придумывать?
– Сложности всегда нужны, Гриша. Лучше сложности городить, чем простотой обходиться. Простота – это для дураков, а сложности придуманы для умных, понял? Надо всегда уметь сказать так, чтобы человек не обиделся, но сделал именно то, что тебе от него нужно.
– Ага. А все вместе это называется лицемерие, да?
– Сынок, ты чего?.. Неужели мама тебя лицемерию учит? Думай, что говоришь. Да и нет тут никакого лицемерия. Что плохого в том, если схитрить немного, тем более для пользы дела?
– А в чем польза, не понял?
– Ну… Чтобы Таня не подумала чего… Чтобы не обиделась…
– А чего Таньке вдруг обижаться? Она вроде нормальная девчонка.
– Ой, ладно, хватит рассуждать! Какой же ты зануда вырос, однако. Совсем с толку сбил! Что, трудно сделать так, как мать просит? Тоже, нашелся правдоискатель! Иди давай, зови Никиту!
Гриша снова дернул плечом, будто стряхнул с себя недовольство. Вроде того – все равно я прав. Повернулся, вышел, слегка хлопнув дверью.
Понятно, что ж… В этом доме все умные да честные правдоискатели, одна мать дура. Надо же, выросло какое чудо, весь повадками в отца. Хоть и не видел его никогда, но гены, гены! Куда от них денешься?
Катя хмыкнула, принялась резать хлеб. Рука дрогнула, порезала палец. Видно, глубоко порезала, кровь так и хлынула. Господи, да что ж это такое?! Совсем нервы сдают! Устала, в отпуск пора… О, кровищи-то, кровищи…
Через пять минут, возвращаясь из гостиной на кухню с перебинтованным пальцем, вдруг остановилась в коридоре у зеркала, глянула на себя. Какая она все-таки страшненькая… Бледная. Худая. Испуганная. Серые глазки как две глубокие дырки. Две поперечные морщинки на переносице. И волосы тусклые. Еще и палец перебинтованный. А внутри сирена тревоги звучит, от которой дребезжит сердце. Тревога за сына, за его судьбу. Да уж, материнские тревоги красоты не добавляют…
А впрочем, неважно. Красота – дело наживное. Если выспаться хорошенько, да лицо подкрасить, да прическу навертеть… Ничего еще. Только-только сороковник разменяла, какие годы для женщины? Как говорил Аркадий Райкин – если меня в тихом месте прислонить к теплой стенке…
И заставила себя улыбнуться – ничего, поживем еще. Будут еще тихие места и теплые стенки! Вон, старшего сына, считай, уже вырастила… Главное, его в обиду судьбе не дать!
Никита и Гриша уже сидели за кухонным столом.
– Мам, ты что, порезалась? – уставился на ее палец Никита.
– Да, так получилось… На сегодня я инвалид, пальчик болит. Давайте, мальчики, ухаживайте за мной. Вон в той кастрюльке борщ, в сковородке котлеты. Вперед, мальчики!
– Да, мам, конечно… – засуетились оба, вставая из-за стола.
– Никит… – тихо проговорила Катя, улыбнувшись. – Нам надо с тобой день спланировать, когда поедем документы в институтскую приемную комиссию подавать…
– Не понял?.. – глянул на нее удивленно Никита. – Ты что, со мной хочешь поехать?
– Да. А что?
– Но… Зачем, мам? Что я, один не справлюсь? Тем более, мы с Танюхой уже договорились…
– О чем вы договорились?
– Так мы же вместе поступать будем! Вместе и документы подавать поедем.
– А она что, тоже в политехнический собралась?!
– Ну да…
– И тоже на радиофак?
– Ну да…
– Так у нее же тройка по математике! И по физике! Куда ее понесло, она же чистый гуманитарий! Ей одна дорога – в педагогический. Может, хоть туда на бюджетное место попадет. Кто ее на платном учить-то будет? И без того на Ленину зарплату живут, у Нади пенсия по инвалидности совсем смешная. Нет, какая глупая девчонка, ничего не соображает! А Леня знает, кстати, что она за тобой хвостом потянулась? Надо ему сказать…
– Мам! Давай мы сами разберемся, ладно?
– Ой, да чего вы там разберетесь? Ясно же, что она на радиофак не поступит.
– Поступит. Я ей помогу. Вытяну как-нибудь.
– В смысле – вытянешь? Это каким же образом?
– Ну… И свое задание успею решить, и ее. Главное, нам надо попасть в одну аудиторию.
– А если тебя поймают?
– Не поймают.
– Никита, что ты говоришь, господи! Зачем так рисковать? Нет, этого еще не хватало!
– Да мы разберемся, мам, не волнуйся… Нам самое главное, чтобы вместе. А там уж как получится. Мы по отдельности существовать не можем.
– Ты что ее, так сильно любишь?
– Мам, ты спрашивала уже.
– И все-таки?
– Да, люблю. Очень сильно люблю. И она меня любит. А чего ты на меня так смотришь, будто только сейчас об этом узнала? Мы же с рождения с Танькой вместе…
– Но это еще не значит, что у вас любовь, Никита! Ну, вместе, и что? Мы вон тоже с Таниным отцом все время вместе. И на работе вместе, и в одном дворе годами толчемся, и что? Мне тоже в него влюбиться надо, так по твоей логике выходит?
– Мам, ну чего ты ерунду говоришь… Это ж совсем другое… И вообще, я не понимаю, чего ты сердишься? Тебе Таня не нравится, да? Но ты же ее с рождения знаешь! Она всегда тебе нравилась, а тут вдруг разонравилась. Так же не бывает, мам!
– Нет, Никит. Нравится, не нравится, не в этом дело.
– А в чем?
– Но Таня же… Как бы это тебе сказать…
Хотела сказать напрямую, да быстро передумала. Потому что не услышит Никита ее доводов, не поймет по молодости, по горячности, по влюбленности. Еще и обидится и в черствости заклеймит. Ему же сейчас все будущие житейские проблемы ерундой кажутся, морем по колено на фоне влюбленности-то! Нет, тут надо хитрее быть, жестче… Надо придумать что-то такое, необычное… Причем срочно придумать, сию секунду принять решение!
Хотя – чего его принимать?.. Вот оно, созрело уже в подсознании, само наружу просится. А что делать – на данный момент другого выхода нет, надо сына спасать.
– Мам, ты чего замолчала? Ты же хотела что-то про Таню сказать?
– Про Таню? Да, про Таню… А что я хотела? Не помню уже… И вообще, Таня так Таня, тебе виднее. Я вовсе не против Тани. Но послушай меня, сынок… Знаешь, мне в последнее время одна мысль покою не дает… А что, если… Если я тебя в Москву учиться отправлю? К отцу? Ты как? Поедешь?
В наступившей звонкой тишине было слышно, как во дворе шлепает о пластик мокрая Надина тряпка. Никита замер, смотрел на нее с ужасом. Борщ лился из ложки, не донесенной до рта.
