Питер стаскивает мой картофель фри.
– Итак, кто еще?
– «Кто еще»?
– Кто еще получил письма? – произносит он с набитым ртом.
– М-м-м, это очень личное. – Я порицательно качаю головой.
– Что? Мне просто любопытно. – Питер макает картошку в мою маленькую упаковку с кетчупом и, усмехаясь, добавляет: – Ну же, не стесняйся. Ты можешь рассказать мне. Знаю, я, очевидно, номер один. Но мне хочется узнать, кто еще удостоился этой чести.
Питер перегибает палку, он такой самоуверенный. Прекрасно, если он так жаждет знать, то я расскажу ему.
– Джош, ты…
– Очевидно.
– Кенни.
Питер фыркает.
– Кенни? Это кто?
Я ставлю локти на стол и опираюсь подбородком на руки.
– Мальчик, с которым я познакомилась в церковном лагере. Он был самым лучшим пловцом. Однажды он спас тонущего ребенка, доплыв до середины озера прежде, чем спасатели заметили, что кто-то тонет.
– И что он сказал, когда получил письмо?
– Ничего. Оно вернулось ко мне.
– Ладно, кто следующий?
Я откусываю сэндвич.
– Лукас Крапф.
– Он же гей, – говорит Питер.
– Он не гей!
– Боже, спустись на землю. Парень – гей. Он вчера в школу надел аскотский[7] галстук.
– Уверена, он надел его для иронии. Кроме того, ношение аскотского галстука не делает кого-то геем. – Я бросаю ему взгляд, гласящий: «Вау, как гомофобно».
– Эй, не смотри на меня так! – Протестует он. – Мой любимый дядя – гей, как пить дать. Спорю на пятьдесят баксов, что, если бы я показал фотографию Лукаса своему дядюшке Эдди, он подтвердил бы это за полсекунды.
– Только то, что Лукас ценит моду, не делает его геем. – Питер открывает рот, чтобы возразить, но я приподнимаю руку, останавливая его. – Это лишь означает, что он более современный, городской парень посреди всего этого… скучного пригорода. Спорим, после выпуска он отправится в Нью-Йоркский университет или в какое-нибудь другое заведение Нью-Йорка. Он мог бы быть актером. У него такая внешность… Он стройный, с тонкими, очень чувствительными чертами. Он похож… на ангела.
– Так что же ангельский парень сказал о письме?
– Ничего… Уверена, потому, что он джентльмен и не хотел смущать меня, поднимая этот вопрос. – Я одариваю его многозначительным взглядом, говорящим: «В отличие от некоторых».
Питер закатывает глаза.
– Хорошо, хорошо. Как скажешь. – Он откидывается на спинку сиденья и вытягивает руку, положив на спинку свободного места рядом с ним. – Это только четыре. Кто пятый?
Я удивлена, что он считал.
– Джон Амброуз Макларен.
Глаза Питера округляются.
– Макларен? Когда он тебе нравился?
– В восьмом классе.
– Я думал, ты меня любила в восьмом классе!
– Ну, возможно, там было частичное совпадение, – признаюсь я, помешивая соломкой свой напиток. – Однажды на физкультуре… мы с ним должны были собрать все футбольные мячи, и внезапно начался дождь… – Я вздыхаю. – Наверное, это было самое романтичное, что когда-либо со мной случалось.
– Почему на девушек так влияет дождь? – удивляется Питер.
– Не знаю… Может быть, потому, что в дождь все кажется намного драматичнее, – отвечаю я, пожимая плечами.
– Между вами действительно что-то произошло или вы просто возились под дождем, собирая футбольные мячи?
– Тебе не понять.
Такой, как Питер, никогда не сможет этого понять.
Питер закатывает глаза.
– Итак, письмо Макларена было отправлено на его старый адрес? – подсказывает он.
– Да. Я от него вообще ничего не слышала. – Я делаю большой глоток содовой.
– Почему ты говоришь об этом с такой грустью?
– Это не так!
Может быть, немного. Думаю, помимо Джоша, Джон Амброуз Макларен значит для меня больше, чем все парни, которых я когда-либо любила. Просто было в нем что-то такое… очаровательное. Некое обещание, что, возможно, в один прекрасный день… Да, думаю, Джон Амброуз Макларен должен был получить мое письмо. В слух же я говорю:
– Ну, он либо не получил мое письмо, либо получил и… – Я пожимаю плечами. – Интересно, каким он стал. Не изменился ли он. Уверена, что нет.
– Знаешь, по-моему, он как-то раз упомянул тебя. – Питер задумывается, а потом медленно добавляет: – Да, определенно. Сказал, что считал тебя самой красивой девочкой в нашем классе. Он говорил, что единственное его сожаление о средней школе – что он не пригласил тебя на бал в восьмом классе.
Все мое тело напрягается, думаю, я даже перестаю дышать.
– Серьезно? – шепчу я.
Питер покатывается со смеху.
– Боже! Ты такая наивная!
Мой живот сжимается. Быстро моргая, я произношу:
– Это было действительно низко. Зачем ты так сказал?
Питер перестает смеяться и говорит:
– Эй, прости. Я просто пошутил…
Я тянусь через стол и бью его в плечо. Сильно.
– Ты придурок!
Он потирает плечо, жалуясь:
– Ой! Больно!
– Ну, ты это заслужил.
– Прости, – снова извиняется он. Но в его глазах все еще остались проблески смеха, поэтому я отворачиваюсь. – Эй, ну же. Не злись. Кто знает? Может быть, ты ему действительно нравилась. Давай позвоним ему и узнаем.
Я резко вскидываю голову.
– У тебя есть его номер? У тебя есть телефон Джона Амброуза Макларена?
Питер достает сотовый.
– Конечно. Давай позвоним ему прямо сейчас.
– Нет! – Я пытаюсь выхватить у него телефон, но Питер слишком быстро поднимает его и держит так высоко над моей головой, что я не могу дотянуться. – Не смей ему звонить!
– Почему бы и нет? Я думал, тебе интересно, что с ним.
Я рьяно качаю головой.
– Чего ты так боишься? Что он тебя не помнит? – Что-то меняется в его лице, появляется некий зародыш понимания. – Или что помнит?
Снова качаю головой.
– Ага, – кивает сам себе Питер, затем откидывается на спинку сиденья, сплетая руки на затылке.
Мне не нравится то, как он на меня смотрит. Словно думает, что разгадал меня. Я протягиваю ему свою ладонь.
– Дай мне свой телефон.
У Питера отвисает челюсть.
– Ты хочешь позвонить ему? Прямо сейчас?
Мне нравится, что я его удивила. Такое ощущение, что я одержала маленькую победу. Думаю, заставать Питера врасплох может стать для меня веселым хобби. Повелительным тоном, который я использую только с Китти, произношу:
– Просто дай мне свой телефон. – Питер выполняет сказанное, и я переписываю номер Джона себе в телефон. – Я позвоню ему, когда захочется мне, а не когда этого хочешь ты.
