— Отведешь Альдо в туалет и поможешь привести себя в порядок. Возьми мой пиджак. — На прощанье он тепло пожал Джино руку. — Я с тобой еще свяжусь. Мы неплохо поработаем вместе. Мне нравится твоя выдержка. Даже очень!
Джино снова кивнул. Стоя под снегопадом, они с Альдо проводили лимузин взглядами.
— Мне плохо, — захныкал Альдо. — Почему мы не вернулись в отель?
— Энцо прав: нужно немедленно уносить ноги. Чем меньше людей нас тут увидят, тем лучше.
— Я хочу в больницу!
— Пошли. — Джино слегка подтолкнул приятеля. — Не бойся, мы тебя вылечим.
— Ты что, заделался эскулапом?
— Брось сучиться. Это всего лишь царапина. Если бы пуля засела в руке, ты бы сейчас не так хныкал.
— Дерьмо собачье! Знаток, мать твою!
В туалете Джино снял с Альдо пиджак и с облегчением убедился, что был прав: рука не пробита, пуля скользнула по поверхности. Он сорвал со стены полотенце и несколько раз обернул вокруг больной руки друга. — Это поможет тебе продержаться до дому.
Альдо продолжал вредничать.
— Мне нужно в больницу. Если бы Барбара была здесь, она бы отвела меня.
— Ага. Барбара оторвала бы тебе яйца и поджарила на сковороде. Давай, надевай рубашку, и пошли искать наш поезд.
Альдо напялил окровавленную сорочку и прикрыл сверху пиджаком Энцо; тот оказался великоват. Альдо пошарил в карманах и вдруг вытащил пачку долларов.
— Ты только глянь! — В пачке было никак не меньше двух тысяч сотенными купюрами!
— Должно быть, забыл вынуть, — предположил Джино.
— Или нарочно оставил.
— Нет уж. Нужно будет вернуть. Положи на место.
Но в глубине души он знал: Энцо не случайно оставил деньги. В конце концов две тысячи баксов — подходящая плата за убийство человека!
В Нью-Йорке, очутившись в безопасности, Джино подверг ревизии свои планы на будущее. Жизнь коротка, он только что убедился в этом. И газетные заголовки не замедлили снова напомнить ему о происшедшем:
«ПЯТНАДЦАТЬ УБИТЫХ! РАЗБОРКА МЕЖДУ ГАНГСТЕРАМИ В ЧИКАГСКОМ ПРИТОНЕ!»
Он сам мог сейчас лежать в чикагском морге. Год без траханья!
Молокосос, покорно ожидающий свадьбы! Ждать — поганое слово. Джино Сантанджело больше не будет ждать!
Он направился прямиком к мистеру Пуласки. Старик был плох. В отсутствие Джино на него напали на улице. Грабители забрали золотые часы, единственную из его вещей, которая представляла какую-то ценность, и жалкие три доллара. Взамен ему сломали два ребра и избили до посинения.
— Кто это сделал? — потребовал Джино. — Вы их знаете?
Мистер Пуласки скривился. Он был слишком стар и слишком устал, чтобы нарываться на лишние неприятности.
Джино склонился над его постелью с безумным взглядом.
— Скажите мне, кто эти подонки!
Старик вздохнул.
— Некоторые не понимают… Пусть бы мне вернули часы…
— Кто они?
— Парнишка Моррисонов… Его товарищ… кажется, его называли Джейкобом… Еще двое… я их не знаю…
Его голос совсем ослаб. Мистеру Пуласки было восемьдесят три года.
И вот как изменился мир! Больше нет того уважения… Не далее как позавчера какая-то козявка остановила его на улице и предложила вступить с ней в интимную связь. Совсем девчонка — лет пятнадцать, может быть, даже четырнадцать…
Мистер Пуласки широко распахнул глаза.
— Ты хочешь написать письмо Леоноре?
Однако Джино уже не было в комнате. Он уверенно шагал по улице. Он знал тех двоих — Терри Моррисона и Джейкоба Коэна. Сопляки лет по четырнадцати. Они жили по соседству и вечно строили какие-то козни. Он собственноручно вытрясет из них душу, даст хороший урок, заставит вернуть мистеру Пуласки часы, а уж потом позаботится о письме.
Ну и денек! Мало с него причитаний Барбары Риккадди! Оказывается, это он виноват в ранении Альдо! Как только она его не оскорбляла! Порола всякую чушь о дурном влиянии. Если бы не он, Альдо ни за что не позволил бы втянуть себя в противозаконные действия! И все это время Альдо корчил рожи за ее спиной! Ее острый язычок только что не кастрировал их обоих.
В первую очередь он направился к Коэнам, жившим в том же доме, что и семейство Катто. Джино давно не видел старого приятеля. Катто не одобрял его образ жизни, и они отдалились друг от друга. Что ж, если Катто нравится копаться в дерьме, это его личное дело. Джино предлагал ему шанс, но этот болван, этот навозный жук отказался. Что смешнее всего, он считает его, Джино, навозным жуком и болваном. Обхохочешься!
На стук ответила худая, изможденная женщина.
— Что тебе нужно?
— Джейкоб дома?
Ее стеклянные, безо всякого выражения, глаза тускло блеснули.
— Он в школе.
Джино прошмыгнул мимо нее в тесную комнатенку.
— Черта с два!
На полу, среди мусора, ползал малыш. На диване храпел Джейкоб. Джино пинком разбудил его.
— Какого… — Джейкоб сел и вылупился на него.
— Нужно потолковать, — заявил Джино. — Пошли на зады.
Джейкоб взглянул на мать. Та отвела глаза. Она не дура. Джейкоб пошел в папашу — только и жди неприятностей.
— С чего ты взял, — вызверился Джейкоб, — будто я желаю с тобой разговаривать?
Черные глаза Джино превратились в щелки.
— С того, что я так сказал, мать твою! Пошевеливайся!
* * *
Часом позже Джино вернулся к мистеру Пуласки.
— Держите, — он протянул старику золотые часы.
Старческие, все в темных пятнах и с взбугрившимися венами, руки мистера Пуласки стиснули часы.
— Ты хороший мальчик, Джино. Кое-что понимаешь.
Да. Он понимал. Только история Джейкоба Коэна сильно отличалась от того, что рассказал старик. Он заявил, будто мистер Пуласки уже несколько месяцев пристает к его двенадцатилетней сестре. Девочка не придавала значения, думала — он малость того. Но однажды он средь бела дня подкрался к ней прямо на улице и выпустил струю на ее единственное платье. Старый козел заслуживал небольшого урока, не правда ли?
Ну, как вам это нравится? Джино проверил версию Коэна и убедился, что тот говорит правду. Во всей округе Джино оказался единственным, кто не знал, что мистер Пуласки — гнусный, похотливый старикашка.
Перед лицом этого факта избиение Джейкоба и его дружков больше не казалось насущной необходимостью. Джино ограничился тем, что вывернул им карманы и отобрал часы.
— Написать для тебя письмо? — слабым голосом предложил мистер Пуласки.
— А вы сможете? — заволновался Джино. — Понимаете, это должно быть длинное письмо. Я хочу вызвать ее сюда. Мы поженимся. Прошу вас сотворить шедевр. Сможете, папаша?
