— Там ты чужая, а здесь будешь своя, — резонно заметил Дмитрий, даже не оглянувшись. — Не канючь! Сейчас приедем к Антохе, передохнем чуток, где-нибудь перекусим и поскачем на выставку. Познакомишься с нашим гением.
А вечерком заявимся с тобой на халявный фуршет. Как тебе такая программа?
— Никак.
— Не выспалась, — ухмыльнулся бодрый, как пионерский горн, Елисеев и уверенно двинул в обход длинной очереди к такси. Видно, решил, что московский устав самый правильный, по нему запросто можно жить и в Питере.
Решение оказалось верным, потому что уже через пять минут они катили по Невскому в сторону дома, где ждали тепло, вожделенный горячий душ и мягкий диван, к которому полусонная гостья рвалась больше, чем к выставке хваленого гения.
— Ну вот, — озадачился Дмитрий, тщетно названивая в закрытую хозяйскую дверь, — Антоха, кажется, смылся, — почесал затылок, постучал по кнопкам мобильного телефона. — Привет, это я… Да, мы уже здесь… Понял, пока, — наклонился, пошарил рукой под ковриком у порога, усмехнулся и выудил ключ. — Видала? Как в прошлом веке, оставляют ключи под половиком. Что с них взять? Питерские лохи: пока гром не грянет, не перекрестятся, — привычно вставил в замочную скважину ключ, повернул дважды, распахнул дверь. За порог хлынула вода. — Ого, да тут целый потоп!
Слова с изумленным присвистом послужили командой. Пустая лестничная площадка мигом заполнилась разъяренными людьми. Судя по крепости и тематике выражений, какими интеллигентные петербуржцы награждали ничего не соображавших приезжих, это были соседи. Особенно старалась одна, лет семидесяти. Мелкая, щуплая, в сером пуховом платке, второпях накинутом на худые плечи, с неожиданно молодым звучным голосом и лицом, как печеное яблоко, она гневно потрясала кулачками перед елисеевским носом, грозя судом за нанесенный ущерб. Однако москвича голыми, тем более мокрыми, руками взять оказалось непросто. Он мгновенно оценил ситуацию, щелкнул выключателем за дверью в прихожей, возопил «за мной, господа!» и бесстрашно рванул вперед, осветив яркой люстрой проход, словно горьковский Данко — горящим сердцем. Его малодушная спутница трусливо затаилась от петербуржского гнева между замызганным окном и трубой, по недомыслию названной мусоропроводом.
Соседняя дверь приоткрылась, в щель просунулась светловолосая головка с гладкой прической и, пожелав доброго (хм) дня, робко прошелестела.
— Что случилось?
— В квартире вода. Кажется, затопило соседей внизу.
— Кошмар, это уже второй раз за полгода. Бедный Антоша, теперь они точно его разорвут.
— Антона нет. Но я подозреваю, что сейчас пострадает безвинный.
— А вы к Тошке?
— Теперь уже не уверена.
— И его, конечно, нет дома?
— Конечно, — улыбнулась Мария.
— Может, зайдете ко мне? Вы, наверное, с дороги, устали, — приметило сердобольное создание дорожные сумки. — Хотите чаю? Я как раз собиралась пить, только что заварила.
— Спасибо. Боюсь, сейчас мне будет не до чаепитий.
Первым за порог вывалился Елисеев и, бережно поддерживая «пуховый платок» под локоток, с почтением внимал каждому слову.
— Ничего, бывает. Я сию же минуту перезвоню диспетчеру. Вы, Митя, постарайтесь быстрее вычерпать воду, — при звуках миролюбивого голоса Мария потеряла дар речи. — А вы, дорогая, чем стоять с разинутым ртом, помогли бы лучше вашему другу навести порядок в квартире, — укорила старушка бездельницу, торчащую столбом у ржавой трубы. Потом перевела взгляд на того, кто рядом, и добавила с мягкой улыбкой: — Сейчас все уладим, Митенька, не волнуйтесь.
— Спасибо огромное, Ольга Иванна! И спасибо вдвойне за автограф, — расшаркался «Митенька», приложив руку куда-то к желудку. — Моя бабушка будет счастлива, она вас боготворит! Впрочем, как и я, — добавил он со смущенной улыбкой. — А вы не беспокойтесь, дорогая Ольга Иванна, я сейчас же свяжусь с Антоном.
— Да-да, — величаво кивнула та, — будьте любезны, милый, — и поплыла по лестнице вниз, держа спину, как балерина.
Тут же, стуча короткими фразами, точно горох, высыпались за порог остальные. Из их реплик и восклицаний стало ясно, что в доме давно пора делать капитальный ремонт, но деньги на него разворованы, что к власти пришли жулики и лимита, а настоящие питерцы вымерли еще в блокаду, что в ванной прорвало трубу и как пострадавшим жильцам содрать с ДЭЗа деньги, известно одному только черту. Несмотря на бурю эмоций, питерские прощались с московскими радушно, шутливо выражая надежду, что следующий приезд москвичей окажется не таким подмоченным.
— Елисеев, — ахнула, не сдержавшись, Мария, когда скатился вниз последний буян, — признавайся, что ты с ними сделал? Заколдовал?
— Тайна сия велика есть, — заважничал Дмитрий и повернул голову влево. Две пары глаз столкнулись друг с другом, а третья отчетливо вдруг поняла, как пробивает током. Мгновенно. Наповал. Беспощадно.
— Может, я смогу чем-нибудь помочь? — пролепетала в дверную щель елисеевская погибель.
— Тащите ведра с тряпками, — скомандовала Мария, осознав, что судьбе противиться глупо. — Кстати, нам не мешало бы познакомиться. Я — Мария, это — Дмитрий. А вас как зовут?
— Еленой, но можно и Леной.
— Давайте-ка, Лена, все вместе займемся мелиорацией, идет?
— Да, — прорезался наконец бывалый москвич. — Это было бы неплохо.
«Неплохо было бы голову не терять, — мысленно пожелала ему Мария. Но в ее пожеланиях здесь, похоже, никто не нуждался.
… Скульптор оказался точно таким, каким его описывал Елисеев, не доставало только колечек с творогом. Он восторженно блеснул очковыми стеклами при виде московского друга, споткнулся взглядом о гостью, удивленно вытаращился на свою соседку и обрадовался, словно ребенок, всей разноперой троице.
— Как здорово, что вы здесь! А я уже подвял, честно. Народ собрался — один умнее другого. Слоняются вокруг с умными рожами и несут такую хрень, что уши вянут. Будь я проклят, если еще когда-нибудь соглашусь на это аутодафе!
— Держись, старик, — весело подбодрил творческую личность неунывающий бизнесмен. — Такова участь любого таланта: быть на виду и подвергаться пыткам. Вот, привез тебе еще одну умницу, — с гордостью указал на Марию. — Но к ее мнению, действительно, стоит прислушаться. Настоящий искусствовед, не чета твоим шарлатанам. Почти десять лет отпахала в лучшем музее Рима, — он виновато вздохнул, — правда, забыл в каком.
— Серьезно?! — восхитился доверчивый демиург и скромно представился: — Антон, Антон Леднев.
— Маша.
— Вы правда жили в Риме?
