– Смотрите. Вот так.
Дверь распахнулась, и заботливая помощница пояснила:
– Дверь закроется за вами, ясно? Оставляете одежду и полотенца в кабинке и проходите в термальный бассейн.
– Спасибо.
– Не за что.
Комната оказалась больше, чем ожидала Натали, со скамейкой вдоль одной стены и шкафчиком для одежды и сумки. Она все еще не доверяла купальнику, но при ближайшем рассмотрении он оказался чистым и хорошо пахнувшим.
И по крайней мере на размер меньше, чем надо!
Высоко вырезанный на бедрах и низко спереди, черный спандекс открывал куда больше кожи, чем Натали хотела показать. Она попыталась подтянуть его до шеи. Но тогда слишком ясно просматривался треугольник внизу. Она снова оттянула купальник, твердо решив не обнажаться больше, чем это необходимо.
Не то чтобы Дом возражал. Он большой ценитель противоположного пола, доказательством чему служат Чмоки-Чмоки-Арабелла и щедро наделенная природой Лизель. И как вспомнила сейчас Натали, его сестра Зия и сестра Сары Джина подшучивали над Домом из-за того, что женщины сами вешаются ему на шею. Ну а почему бы и нет? С такой сексуальной улыбкой и чересчур красивым лицом Доминик Сен-Себастьян может выбрать любую.
Она застыла. Пальцы бесцельно дергали низ купальника, когда перед глазами возникло другое красивое лицо.
О боже!
Она почти упала на скамью. Кровь отлила от сердца и собралась холодным мертвенным озерцом в животе.
О боже!
Обхватив себя руками, она принялась раскачиваться. Потому что вспомнила, какое «травматическое впечатление» отчаянно пыталась подавить в памяти. Уродливая история, заставившая ее потерять себя.
Как она могла забыть хотя бы на день, на час жестокую правду, которую старалась похоронить в душе больше трех лет?
Слезы жгли глаза, царапали горло. Она яростно сражалась с ними, поскольку выплакала их три года назад. Будь она проклята, если прольет еще хоть одну по ублюдку, разрушившему тогда ее жизнь. И разрушит снова. Если она поддастся волне отчаяния.
Как она могла позволить себе поверить, что прошлая ночь может привести к чему-то большему между ней и Домиником Сен-Себастьяном? Когда она расскажет о своем прошлом, он будет разочарован, ощутит отвращение к ней!
У нее заболело сердце о том, что могло быть.
Она долго сидела, пока потребность завыть, подобно раненому животному, не ослабила смертельную хватку в горле. Только тогда она встала и прошла через дверь на другом конце раздевалки.
Температура в мраморном холле поднялась, когда она приблизилась к первому термальному бассейну. Там уже, как обещал, ждал Дом. Вчера, даже сегодня утром, у нее бы слюнки потекли при виде его мускулистого торса и бедер, перечеркнутых несколькими дюймами плавок цвета электрик. Но теперь она только охнула, когда он глянул на ее лицо и оцепенел.
– Что случилось?
– Я… я…
– Натали! Что с тобой? Что случилось?
– Я должна кое-что тебе сказать.
Она окинула безумным взглядом полный людей бассейн.
– Но не здесь. Я… встретимся в машине.
Развернувшись, она метнулась назад в раздевалку.
Мысли Натали тонули в грязной луже воспоминаний. Поспешно натянув одежду, она попыталась выйти. Пришлось несколько раз спрашивать дорогу, прежде чем она выбралась из лабиринта саун и массажных комнат.
Дом ждал не у машины, а у входа в женские раздевалки. Лицо напряжено, в глазах тревога и сотни невысказанных вопросов. Он окинул пристальным взглядом холл, словно пытаясь увидеть, не маячит ли кто поблизости, не следит ли за Натали.
И только потом посмотрел на нее:
– Что случилось в раздевалке? Почему ты так побледнела?
– Я кое-что вспомнила.
– О Яноше Лаги?
– Нет.
Она прикусила губу:
– История из моего прошлого. Мне нужно все тебе рассказать.
Что-то блеснуло в его глазах. Удивление? Осторожность? Настороженность? Но это что-то промелькнуло и быстро исчезло, она даже не поняла, что это было. Не смогла бы понять, даже если бы мысли не метались столь лихорадочно.
– Через дорогу есть кафе. Мы можем поговорить там.
– Кафе… не думаю… Не знаю…
– Мы не ели с самого завтрака. Все, что ты должна сказать мне, легче проглотить с ложкой гуляша.
Натали не знала, что может облегчить ее исповедь, но вышла вместе с ним из отеля в осенние сумерки. В Пеште уже зажглись огни. Но она почти не замечала поразительную панораму из золота и индиго. Дом взял ее за руку и привел в ярко освещенное кафе.
Скоро, слишком скоро для нарастающей тоски они оказались в кабинке с высокими стенами, что позволяло говорить свободно и одновременно любоваться ослепительно красивой панорамой другого берега. Дом сделал заказ и жестом велел Натали подождать, пока официантка не принесет кофе и корзинку с ржаным хлебом. Он налил в кофе Натали больше молока в соответствии с ее американскими вкусами и подвинул чашку:
– Выпей, передохни и расскажи, почему ты так расстроена.
Она подлила молока в кофе, повертела ложечку и снова прикусила губу.
– Натали. Расскажи.
Она подняла глаза:
– Та шваль, которую ты ловишь. Воры, мошенники и другие преступники. Я одна из них.
У нее перехватило горло. Она так боялась его реакции! Предвкушала отвращение или ледяное отчуждение. Тот факт, что он и глазом не моргнул, немного озадачил. Но только на момент.
– О боже! Ты знаешь? – Стыд облил ее жаром, вместе с ним пришло и ужасающее озарение. – Ну конечно! Ты с самого начала знал, верно?
– Не с самого начала и не детали.
Его спокойный, ровный тон был разительным контрастом начинающейся истерике в ее голосе.
– Только то, что ты была арестована, но обвинения позже были сняты, а ты оправдана.
Она ответила коротким горьким смехом:
– Очевидно, какие-то следы остались.
Официантка принесла гуляш. Короткая пауза не дала ей достаточно времени смириться с тем, что Дому известна ее самая глубокая, самая мрачная, самая унизительная тайна.
Официантка ушла, но дымящийся гуляш оставался нетронутым, пока Натали досказывала свою печальную историю:
– Понятия не имею, сколько всего тебе известно обо мне, но до того, как помогать Саре, я работала на штат Иллинойс, а именно в совете гражданской службы. Вместе с другими осуществляла проект оцифровки старых документов и монтажа в современные электронные записи. Мне очень нравилась работа. Было так здорово помещать старые документы в базу данных!
Она действительно любит свою работу. Только сейчас вспомнила об этом.
Натали взяла ломтик хлеба из муки грубого помола и стала им играть.
– Потом, – она медленно вздохнула от отвращения к себе, – я влюбилась.
Натали оторвала большой кусок от ломтя, слепила шарик и принялась катать в пальцах.
