— Ну-ну, достаточно. Ругаться ты не умеешь и требовать долги тоже. Рэкетир из тебя никудышний, Соломон… Кстати, почему у бельгийца еврейское имя?
— Это я могу объяснить только в интимной обстановке. Как и многое другое, поверь, — ты будешь смущена.
Я рассмеялась, опрокинув локтем приготовленный стакан с водой.
— Заинтриговал. Когда будешь? Жду завтра. Да, привези итальянского кофе. И сэндвичи.
Вода капала со стола подобно весенней капели, возвещавшей начало солнечных дней.
— Что, в Париже снова свирепствует голод? — голос Соломона праздновал победу.
— Уже второй день. И хандра. Но только не у синеглазых блондинок.
…Соломон всегда был симпатичен мне. И тогда, на съемках, и после, при случайных встречах на разных тусовках, он проявлял внимание — совсем мизерное, но какое-то настоящее. После скандала с порнухой тут же позвонил:
— Если тебе нужны деньги, то у меня после «Ринго» их просто девать некуда. Я все ещё бобыль, при этом совсем не голубой. В общем, со мной в придачу или без меня (клянусь!), моя квартирка и кошелек в твоем распоряжении, «дикарка».
Теперь он активно поедал прихваченные в магазине отбивные и с удивлением наблюдал за моим скучающим бокалом.
— Значит, не спилась и не искурилась.
— Увы, обделена сим призванием.
— А в глазах — синих морях — тощища! Я попал точно по адресу. — Сол отложил вилку, с сожалением оставив кусок отбивной, и вытер руку о бедро.
— На столе салфетка.
— Брось, привычка пользоваться доступным материалом осталась от всяких переделок в экспедициях. Бывает, что и туалетной бумаги нет.
— Начинаешь пугать? — улыбнулась я, заправляя за ухо нечесанную тусклую прядь. — Давай, переходи к делу, я не из слабонервных. Насколько вижу, сценарий ты не привез. Кто режиссер?
— Сценария нет. Режиссера тоже. Только ты, я и сама жизнь. — Сол развел руками. — Крошка, если мое предложение тебя не устроит — забудь. Прошу тебя, — забудь и молчи. Мне бы не хотелось, чтобы ты «случайно» вкатила себе тройную дозу наркоты или попала под автомобиль… В деле замешаны серьезные люди. Да тебе и не надо много знать. Видишь ли… Ну, ты слыхала про «скрытую камеру»?
— Это когда за людьми подглядывают, а потом выплачивают колоссальный штраф за вторжение в личную жизнь. Эй, да я совершенно не прочь, — доставай свою аппаратуру! — Я игриво распахнула ворот отвратительно старой блузки.
— Умница. Моя фирма покупает у тебя полгода жизни. Ты ничего не делаешь, продолжаешь вести себя как вела и совершенно не замечаешь объектива. Ты и вправду не будешь замечать его, современные средства съемки так деликатны, что могут помещаться в пуговице и даже фотографировать футбольный мяч со спутника.
— Знаю, знаю, насмотрелась шпионских фильмов. Но что за интерес в моей жизни?! — Я окинула взглядом свое далеко не комфортабельное жилище.
— Во-первых, ты настоящая красавица. Во-вторых, если захочешь, то можешь затеять сплошные «египетские ночи». Весь фокус в документальности, подсмотренности. Одно дело врубить порнуху по видаку, другое — подглядывать в соседнее окно. Ты же сможешь сыграть неведение?
— И что потом делать с этими глупостями? Подумаешь — откровения! Дама развлекается с любовником или любовниками!
— Ну, не просто дама, а Дикси Девизо, которую все помнят, или уж наверняка вспомнят. И любовников можно подобрать по своему собственному сценарию. Кто там у тебя в бой-френдах?
— Не знаю, подумаю. И этот «шедевр» появится на экранах?
— Да, но как бы вопреки твоему желанию. Разгорается скандал, тебе платят колоссальный штраф за нарушение прав личности. А на самом деле, ты дашь подписку, что согласна на съемочный эксперимент. Все остальное будет уже делом техники. В общем, ты отчаянно набрасываешься на мерзавцев, выставивших на обозрение твое «грязное белье» и этим только подогреваешь страсти. А тем временем, кинокритики убеждаются, что это не простая возня в дерьме, а новый, обалденно-глубокий прием киноискусства. — Сол, сюрпризно улыбнувшись, чокнулся с моим пустым бокалом и отхлебнул виски.
Я призадумалась:
— Ты правильно понял, что неудачница Дикси махнула на себя рукой, точно высчитал, что сижу без копейки… Мне, право, вовсе себя не жаль. Но почему-то такое ощущение, что втягиваюсь в гадкое дело. Что будут бить. А ведь я живая… И так бывает больно, так больно — вот здесь, под косточкой на груди…
Мои глаза наполнились слезами от жалости к себе, и Сол как-то сник. Казалось, он был готов бежать отсюда без оглядки, умоляя меня отказаться от контракта. Когда он наспех засунул в рот последний кусок отбивной, я вцепилась в рукав его неизменной джинсовой куртки:
— Посиди еще. Если хочешь, переночуй.
— Эх, Дикси! Ну что это у тебя все как-то с вывертом, с зигзагом… Наверно поэтому наш главный теоретик так за тебя и уцепился. Сам-то он о-очень заковыристый чудило, все норовит наизнанку вывернуть. Подонок, но ведь умница! В его идее о художнике, выворачивающем всего себя — свою душу, потроха, есть какая-то жестокая правда! — Сол двинул кулаком по столу, звякнули бокалы, скрипнул отодвинутый стул. Барсак возвысился во весь свой мизерный рост и протянул мне руки. — Знаешь, детка, я иногда чувствую, что и сам могу зайти очень далеко ради «живого нерва» на пленке. «Все на продажу» — девиз шизанутого гения. Но чем торговать, когда уже заложены и перезаложены последние ценности?.. А вдруг Шеф и в самом деле вынюхал золотую жилу?
— А ведь ты чего-то боишься, Сол. Такую речь Барсак способен произнести только от страха. Так в чем там дело, давай начистоту, дружище!
Сломон подсел ко мне поближе и обнял за плечи. Несмотря на выпитое виски он был непривычно серьезен.
— Сам не пойму, в чем заковырка. Ну, буду снимать тебя втихаря в разных приятных ситуациях… Ну, получишь ты аванс в 5000 баксов, почудишь с друзьями… Ну, допустим, плюнет тебе в лицо потом один из них, самый стеснительный… Не знаю… Вроде все чисто. Вот где самое дерьмо — не пойму!
— Черт! — Я взъерошила спутанные волосы и в раздумье сжала виски. Давай свой договор и деньги. Ты меня не убедил. Ты меня купил.
— Э, нет! Завтра летим в Рим, на интервью к представительной комиссии. Вот когда они проголосуют и утвердят твою кандидатуру, тогда можно думать о гонораре…
— Значит, опять пробы? Нет, Сол, мне совсем не хочется в Рим.
— «Фирма» оплачивает дорогу и ещё — гардероб, жилище, автомобиль и все необходимые «декорации».
— Ну, если билет… — засомневалась я, запахивая на груди расстегнутую блузку. — А вдруг во мне проснется врожденное целомудрие? У меня вся жизнь полосами: из дерьма — в повидло, а из порнухи — в монастырь.
