Глава 17.
«Я не монстр, хотя иногда работаю на монстров».
Я запихиваю попкорн в рот, не отрывая глаз от экрана телевизора. Могу процитировать этот фильм слово в слово, но мне все равно нравится смотреть его с включенными субтитрами. Большое открытие Саймона то, что у него действительно есть душа, но это не располагает его ко мне, когда я потягиваю диетическую колу, зарываясь пальцами ног под подушку в конце дивана.
Я моргаю и вижу Алекса, сидящего на краю шезлонга, пристально смотрящего на Кейси и Зен, когда они трутся своими обнаженными, влажными телами друг о друга. По-видимому, пока еще небезопасно закрывать глаза, даже на микросекунду. Я пытаюсь затеряться во взрывном действии, происходящем на экране. Это нелегко, но через некоторое время я достаточно окоченела и согрелась у огня, и начинаю засыпать.
Много позже, вздрогнув, я прихожу в себя, понимая, что меня что-то разбудило. Гостиная заполнена звуками статики, а DVD выключился в конце фильма. Все молчит. Стук дождя по наклонной крыше даже не слышен, и мне кажется, что в ушах у меня звенит от напряженной тишины.
Что-то здесь не так. Что-то…
Снаружи раздается громкий хлопок, звук закрываемой дверцы машины.
Я вскакиваю с дивана, мое сердцебиение взлетает до небес. Здесь кто-то есть. Здесь кто-то есть, черт возьми. Мой пульс стучит в висках, когда я бегу на кухню, не зная, что именно планирую делать, когда доберусь туда. Черт, черт, черт. Папа сказал бы мне, если бы он собирался приехать на озеро. Мама никогда сюда не приезжает, и точка. Она слишком занята, чтобы сделать перерыв и отправиться в путь. Маловероятно, что кто-то стал бы спускаться по узкой подъездной дорожке длиной в две мили, с деревьями теснящимися по обе стороны утоптанной грунтовой дороги, если бы они заблудились и искали один из домиков Airbnb (прим.ред. сайт для поиска частного жилья по всему миру), расположенных по другую сторону озера.
Нет, чтобы оказаться в этой конкретной хижине, вы должны знать, что она здесь, и вы должны искать ее специально.
Я чувствую, что меня сейчас вырвет.
Поспешив обратно в гостиную, хватаю телефон с дивана, дрожа, открываю экран и… черт! Нет сигнала. Что же мне теперь делать? Что делать, что делать, что делать, что делать?
Успокойся, черт возьми, Сильвер. Просто успокойся, черт возьми, прямо сейчас. Так всегда умирают люди в фильмах ужасов. Они паникуют. Теряют разум, и в конечном итоге принимают глупые решения, а потом оказываются чертовски мертвыми. Не паниковать.
Но легче сказать, чем сделать. Мои мысли путаются, когда я снова бегу на кухню и ищу что-нибудь, чем могу вооружиться. Молоток для отбивания мяса? Нет. Сито для макарон? Черт возьми, нет. Шампур? Ррррр, нет. Нож! Да, точно, нож. Я рывком открываю ящик со столовыми приборами, отчаянно пытаясь найти лезвие, которое не было бы тупым и покрытым ржавчиной, но прошло уже десять лет с тех пор, как мы устраивали здесь барбекю. Каждым из них невозможно даже лопнуть гребаный воздушный шар…
Бах!
БАХ, БАХ, БАХ.
Чееерт.
У меня звенит в ушах. После многих лет, проведенных в хижине и совершенно не боявшись этого места, мне приходит в голову мысль, что приехать сюда одной было непростительно глупо с моей стороны.
Мама и папа привыкли не проверять меня, когда я здесь. Они не ждут моего возвращения до вечера понедельника. Два дня. Насколько сильно может разложиться тело за сорок восемь часов? Неужели они найдут меня искалеченной и разорванной на куски, когда наконец приедут сюда, чтобы узнать, что со мной случилось?
Огромная тяжесть сдавливает грудь, мешая дышать. Я хватаю нож, любой нож, и на цыпочках иду к входной двери, осознавая, с ужасом посылая ударную волну адреналина через мое тело, что я не заперла эту чертову дверь.
Чертова идиотка, Сильвер! ЧЕРТОВА ИДИОТКА!
Я уже в двух футах от двери, когда половица под моими ногами скрипит.
— Сильвер.
Голос по ту сторону двери не задает вопроса, спрашивая, здесь ли я. Это всего лишь заявление. Декларация. Она принадлежит Алексу Моретти.
Я приваливаюсь к дереву, мое сердце тяжело и болезненно бьется под ребрами. Похоже, осознание того, кто это, не помогло; я даже не могу решить, хорошо это или плохо. Задыхаюсь, когда говорю, хотя почти не двигаюсь.
— Какого... черта ты здесь делаешь?
— Открой дверь.
— Нет!
— Открой дверь, Сильвер. Сейчас два часа ночи. Я замерз.
У меня отвисает челюсть. И действительно, когда я смотрю вниз на Микки, его непропорциональные руки подтверждают, что уже почти десять минут третьего.
— Какого хрена ты здесь делаешь в два часа ночи, Алекс? Ты что, совсем спятил?
— Возможно. Открой дверь.
Я сглатываю, и металлический привкус страха наполняет мой рот. Не боюсь, что он здесь, но моя реакция «бороться или убежать» все еще занимает секунду, чтобы охладить разум.
— Иди домой, ладно? Это не нормально.
Тишина снова звенит у меня в ушах как колокол.
— Ладно. Я пойду сяду в машину. Подожду пять минут, прежде чем уеду. Возьми паузу. Если ты действительно хочешь, чтобы я ушел, то оставайся внутри. Если ты хочешь поговорить, тогда выходи.
— Я не собираюсь выходить, Алекс. Да ты просто с ума сошел!
— Как я и сказал: я подожду пять минут.
Слышу, как он уходит, шаги удаляются от двери и спускаются по ступенькам, ведущим к крыльцу хижины. Через секунду снова хлопает дверца машины.
Чертов псих.
Зачем он это сделал?
Зачем ему понадобилось ехать сюда посреди ночи?
Это был плохой ход с его стороны. Глупый ход.
Я убью его на хрен. Папа уже не будет так дружелюбен с ним, когда узнает, что он пришел сюда и напугал меня до смерти.
Еще минута.
Но я не могу сказать об этом папе. Если это сделаю, мне также придется сказать ему, что я была здесь одна, и тогда он никогда больше не позволит мне сюда приехать.
Еще минута.
Двигатель снаружи оживает и набирает обороты. Свет льется через окно гостиной, отбрасывая тени, которые взбираются по стенам.
Дерьмо.
Я даже не решила, что сделаю. Действую не задумываясь, распахиваю дверь хижины и босиком вылетаю в ночь. Алекс сидит на водительском сиденье старого Камаро, положив руки на руль. Его глаза впиваются в меня, когда я бросаюсь к нему; он остается бесстрастным, когда наклоняюсь к машине, поднимаю кулак и бью им в окно со стороны водителя. Боль взрывается в моей руке, острая и захватывающая дух, звезды сверкают, вспыхивая перед моими глазами.
— Да пошел ты, Алекс Моретти! — Я разворачиваюсь, грязь хлюпает между пальцами ног, встряхиваю рукой, отходя от машины. Черт, это очень, очень больно. Я прижимаю руку к груди, держа ее там, ожидая, когда боль утихнет, но она только усиливается. Дверца машины открывается и снова закрывается. Алекс не произносит ни слова, и это едва ли не самая неприятная часть всего происходящего. Он даже не спрашивает, все ли со мной в порядке.
— Ты знаешь, — шиплю я. — Ты же знаешь, что произошло. Ты знаешь... что они сделали. Ты знаешь, как чертовски страшно было... для меня, когда кто-то приехал сюда... в темноте, когда я была здесь одна…
Я плачу, и не знаю, потому ли это, что моя рука так сильно болит, или потому, что все еще дрожу от страха и паники, что могло бы случиться со мной. Вскоре я уже всхлипываю и не могу сдержаться. Напрягаю дыхание, стараясь не упасть в обморок. Чувствую, как соскальзываю, тону, кувыркаюсь, погружаюсь в какое-то разбитое безумие, которому никогда раньше не позволяла себе поддаваться. Даже после того, как это случилось. Даже когда мои друзья отвернулись от меня, и я обнаружила, что меня избегают…
Я ломаюсь.
Я раскалываюсь на части.
И вот я разбита вдребезги.
Алекс прямо передо мной. Он протягивает руки, темные глаза спокойны и тверды.
— Va bene. Va bene. Respira, Argento. Respira. Shhhh. (пер. итал. «Тише. Тише. Дыши, Сильвер. Дыши. Шшш.»)
