тебя, обещаю…
Она еще и обещает, надо же! Будто это в ее силах – задерживать ее или нет!
– Всего пару минут, Вика, всего пару минут… Сядем где-нибудь, поговорим…
– Ну хорошо… – согласилась Вика, подходя ближе к Анне Николаевне. – Давайте вон на скамейке посидим, что ли…
Сели на скамью в глубине школьного скверика, но Анна Николаевна молчала почему-то, глядела на Вику рассеянно и в то же время очень внимательно. И улыбалась осторожно, хотя губы у нее дрожали. Потом произнесла тихо, словно для самой себя:
– Господи… Будто сын сейчас рядом со мной… Мой Ромочка… Ты так на него похожа, так похожа! Просто одно лицо…
– Я это уже слышала, вы говорили! – слишком резко произнесла Вика, отворачивая лицо в сторону. – Это все, что вы мне хотели сказать, да?
– Нет, что ты… Нет, конечно… – залепетала Анна Николаевна, торопливо открывая молнию на сумке и доставая из нее какой-то пухлый конверт.
Вика даже возмутиться хотела – деньги принесли, что ли? Вчера коробочку бархатную с браслетом, а сегодня с деньгами пришли? Но Анна Николаевна упредила ее возмущение, проговорив быстро:
– Вот, я фотографии тебе принесла… Там мой сын… Я выбрала те фотографии, где ему тоже семнадцать лет…
– Так мне восемнадцать уже исполнилось, между прочим!
– Да, да извини… Я знаю, знаю. Конечно же, восемнадцать. Стара я уже, путаюсь немного. Да и неважно это сейчас… Ты лучше на фотографии глянь… Посмотри сама, как вы с ним похожи, просто одно лицо! Посмотри, посмотри!
– Да зачем я буду смотреть? Не надо, я не хочу…
Протянутый конверт мелко дрожал в руке Анны Николаевны. Голос тоже дрожал, когда она проговорила сквозь слезы:
– Это же твой отец, Вика… Твой родной отец… Зачем же ты так… Что ты…
– Ладно, я посмотрю, если уж вы так настаиваете! – сдалась Вика, беря в руки конверт.
Открыла, достала фотографии… Сердце почему-то забилось вдруг, будто лицо на фотографиях было страшно знакомым. Будто она знала этого парня очень давно, видела каждый день… Привыкла видеть. Как привыкают к друзьям, родственникам, знакомым, да просто соседям по лестничной площадке. Впрочем, это и не удивительно, наверное… Так и должно быть? Это же ее отец. И если б мамина жизнь не повернулась по-другому, то и впрямь бы видела его каждый день рядом с собой.
Но мамина жизнь повернулась по-другому. Благодаря вот этой самой женщине, которая сейчас рядом с ней сидит и пытается наблюдать за выражением ее лица – как, мол, взыграет родная кровь генетической памятью или нет? Кровь же не вода, верно?
А этот… Который отец… Он ничего такой был. Очень даже симпатичный. В такого вполне можно влюбиться, голову потерять. И она действительно на него очень похожа… Тот же вытянутый разрез глаз, тот же прямой нос, те же слегка пухлые губы. И даже уши те же, чуть оттопыренные. Так вот, значит, от кого ей эти уши достались, вечная ее беда, которую приходится прятать под длинным каре! Хотя мама говорит, что она себе все придумала, что вполне нормальные у нее уши.
И кстати, о маме… Наверное, она, глядя на нее, все время вспоминает этого… Который на фотографиях. Потому что она и впрямь на него похожа, просто одно лицо… И каково ей все это вспоминать, а? Как ее предали, бросили, на порог не пустили…
Нет, не будет она больше смотреть на эти фотографии. Да мало ли, кто и на кого похож, всякое в жизни бывает!
Анна Николаевна будто услышала ее мысли, спросила робко:
– Ведь и правда вы с Ромочкой очень похожи? Особенно вот здесь… Я найду эту фотографию, погоди… Ромочка тогда аккурат школу только-только закончил, в институт поступал…
– Не надо, я уже посмотрела, – протянула ей конверт с фотографиями Вика. – Да, мы похожи, вы правы… Но что это меняет, что теперь об этом говорить? Как получилось, так получилось. Жизни у нас разные, им не дано было пересечься. Да и не надо, в общем…
– Ты сейчас говоришь как взрослая женщина, Вика. Но ведь ты еще девочка… Ты не должна еще огрубеть сердцем и чувствами…
– Вы хотите сказать, что моя мама огрубела сердцем и чувствами, да?
– Ну что ты… Я вовсе не это хотела сказать, нет… Хочешь, я расскажу тебе, каким был твой отец? Хочешь?
– А хотите, это я расскажу вам, как моя мама сидела на скамье под дождем, держа меня на руках? Как она не знала, куда ей идти с ребенком? Ее из роддома выписали, а идти ей было некуда. И вы ее выгнали, не помогли ничем. Она сидела и мерзла под дождем. И я тоже могла замерзнуть, простудиться и умереть. Вполне могла бы. Если б не папа… Не тот папа, о котором вы хотите мне рассказать, а мой папа, которого я всегда знала. У меня ведь очень хороший папа, он меня любил… И сейчас любит. И всегда будет любить. А ваш сын…
– Я все понимаю, Вика, дорогая моя, все прекрасно понимаю! – сложила молитвенно руки Анна Николаевна. – И я прошу у тебя прощения! И за себя прошу, и за сына моего… Он ведь ни в чем не виноват, это я одна во всем виновата! Он ведь любил твою маму, он хотел быть с ней всегда… Я ему тогда этого не позволила, я… Если ты хочешь, я тебе все объясню…
– Хочу. Объясните, пожалуйста.
– Да, да… Сейчас, я только с духом соберусь…
Анна Николаевна положила на колени конверт с фотографиями, огладила его нежно пальцами, задумалась надолго. Но вскоре встрепенулась, заговорила быстро:
– Да, Ромочка любил твою маму… Сказал нам с Павлом, что хочет жениться. Даже в гости твою маму привел знакомиться.
– И что? Она вам совсем не понравилась?
– Да не в этом дело… Тут другое… Как бы тебе это объяснить…
– Да говорите так, как есть. Я ж не маленькая, я постараюсь понять.
– Понимаешь, тогда такие времена были… Хотя чего я ссылаюсь на времена, сейчас в этих вопросах мало что изменилось. В общем, мы с Павлом сочли, что твоя мама не из нашего круга, что она совсем не подходит нашему сыну. Да у нее даже родственников никаких не было, как она сама нам сказала! Кто она для нас была? Девочка из общежития, без роду и племени. Охотница до чужого состояния. Для многих ведь выгодный брак является социальным лифтом, согласись? Вот и мы тогда так же решили… Мол, ни за что и никогда. А Ромочка нас очень просил… Умолял
