с обеих сторон.
Николас разговаривал по телефону, когда я прошла мимо него. Его взгляд поднялся от мраморного пола к моим ногам, скользнул по ужасным шортам (если честно, я уже жалела, что нацепила их) и, наконец, добрался до моего лица. Он посмотрел на меня так, как будто я – жвачка на подошве его дорогущего ботинка. Странно, как он вообще мог меня чем-то привлекать.
И вот как раз тогда, хотя мы и не сказали друг другу ни слова, я стала пытаться разрабатывать план по избавлению собственной персоны от всепоглощающего интереса к Николасу Руссо.
Я могла начать его игнорировать. Однако кое-что я уже пробовала, и посмотрите, куда меня это привело – на кухню, к ненужному стакану воды и мини-шортам, которые можно легко классифицировать как нижнее белье. Еще можно пойти на исповедь и помолиться о спасении души, но с моим везением дело будет иметь печальным итог: преподобный Мэтьюс расскажет обо всем моему отцу.
Самой доступной опцией казалась попытка перенаправить эмоции на кого-то еще. Вариант тоже не без проблем, но, по крайней мере, я бы прекратила сохнуть по жениху родной сестры. Если бы такая возможность у меня была, я бы уже давно ей воспользовалась.
На меня нахлынула волна раздражения, и я выплеснула остатки воды в раковину. Просто смешно! Мне всего-то надо взять и забыть о дурацком влечении. Победа духа над телом и прочее. Легче легкого, правда ведь?..
На самом деле я совершенно себе не доверяла, поэтому позже, вечером, когда мы ехали к ресторану «Дон Луиджи» на ужин с семьей Руссо, я решила задать бабушке чисто гипотетический вопрос. Сформулировать его следовало максимально расплывчато, иначе она бы моментально меня раскусила.
– Бабуль, – осторожно начала я, – вот представь, допустим, что тебе хочется… собаку.
Она наморщила нос.
– Я бы ни за что не захотела собаку. У меня аллергия на шерсть.
Доминик сидел между нами и строчил эсэмэски. Из всех моих кузенов он был самым тихим и хмурым. И курил слишком много травки, которой от него несло за километр.
Бенито сидел за рулем. Кузен был в солнцезащитных очках, хотя солнце уже давно скрылось за небоскребами, и подпевал «Рокетмену» Элтона Джона [47]. Мама поправляла макияж, сидя на переднем сидении, и жаловалась, если Бенито превышал скоростной лимит и разгонялся. Адриана, что удивительно, поехала с папой и Тони. Вероятно, отец хотел прочитать дочери лекцию о том, что ей запрещалось делать в браке с Николасом.
– Представь, что у тебя нет аллергии и ты хочешь собаку. Но она принадлежит… твоему соседу.
– Мы не будем заводить собаку, Елена, – сказала мама.
– Cazzo. Знаю. – По-итальянски я говорила, только ругаясь. Я вообще редко употребляла бранные слова, за исключением примитивных «черт», «блин» и, возможно, «козел» (последнее, скорее, после знакомства с Николасом). И в основном мысленно, поэтому это не считается.
– У меня чисто гипотетический вопрос, – продолжала я. – А собака твоего соседа такая… милая, что ты хочешь забрать пса… хм… себе.
– В таком случае я бы лучше кошку завела, – ответила бабуля, глядя в окно.
– Хорошо, – вздохнула я, – пусть кошка. Тебе нравится кошка соседа…
– Мы не будем заводить кошку, Елена, – сказала мама.
«Боже мой».
– Я в курсе, но говорю гипотетически…
– Почему здесь воняет, как будто скунс помер? – Бабуля нахмурилась.
Я заметила, как Бенито бросил прожигающий взгляд на Доминика в зеркало заднего вида. Ему запрещено курить травку: она затуманивала мозг и замедляла рефлексы. Папа́ будет в ярости, если пронюхает.
– Хотя, – бабуля подобрала невидимую пушинку с юбки, – наверное, это твои духи, Селия. Думаю, со временем они забродили.
Бенито поперхнулся, Доминик встрепенулся и потер лицо, не отвлекаясь от телефона. Я подумала, что бабушка очень часто поддевала маму исключительно ради того, чтобы рассмешить мальчишек.
Мать покачала головой, вероятно, уже планируя напиться за пятерых. Она любила вино. И мыльные оперы. Жаль, никто из ее детей не играл в футбол. Это было бы как нельзя кстати.
– А в чем вопрос-то, Елена? Ты хочешь зверушку? – Бабуля открыла сумочку, вероятно в поисках конфет. Она хранила там только шоколадки и бумажные салфетки, которые экономно использовала не один, а несколько раз.
– У Елены не будет зверушки, – строго заметила мама.
Бабуля поерзала на сиденье.
– Я слышала, питомцы очень помогают с депрессией. Может, тебе стоит позаботиться о психологическом здоровье дочери.
– У нее нет депрессии.
– Она хочет домашнее животное! О чем вообще еще говорить? Селия, в самом деле…
Я отключилась от разговора, словно выкрутив ручку звука на мысленном радио и превратив голоса в белый шум.
Похоже, помощи ждать неоткуда.
* * *
Повсюду висели черно-белые фотографии старого Бронкса. Круглые столы были накрыты скатертями в красно-зеленую клетку. Вдоль одной из стен располагалась деревянная барная стойка, к которой незамедлительно направилась мама. Вдоль другой имелись кабинки со столиками, за которыми уже сидели женщины из семьи Руссо. Оригинальные светильники заливали помещение мягким светом. Такие уютные рестораны существуют только для того, чтобы клиенты могли вдоволь пообщаться друг с другом и хорошенько напиться, однако я неуверенно застыла у двери.
Я находилась в ресторане Руссо. На чужой территории.
Я чувствовала себя как рыба, вытащенная из воды. Кузены озирались по сторонам, запихнув руки в карманы, и, вероятно, разделяли это чувство.
Раньше я встречала некоторых представительниц семьи Руссо, но не ощущала себя в их присутствии достаточно комфортно, чтобы непринужденно подсесть, а уж к мужчинам за барной стойкой я бы вообще не подошла. Я заметила среди них Николаса: его выдавал не столько рост, сколько мощная аура.
Волна тепла хлынула по телу, стоило нам встретится взглядами. Вечно он глазел на меня так, что сразу начинало казаться, будто я неподобающе одета. Он отвернулся, продолжая разговор, и я выдохнула.
– Ну чего вы здесь топчитесь? – пробормотала бабуля, проталкиваясь мимо меня и кузенов. – Ох уж эта молодежь. Вечно печатают что-то в телефонах, вот мозги и гниют… – Ее голос стих по мере того, как она удалялась по направлению к ближайшей кабинке.
Дверь
