И пусть огромная двухуровневая квартира с появлением долгожданной хозяйки преобразилась до неузнаваемости, пусть в ней появился уют и то самое тепло, которого мне так не хватало, я чувствую, что что-то упускаю. На протяжении четырех дней я пытаюсь понять, что же делаю не так, но все безрезультатно. Нет, Вика не отдалилась и не закрылась от меня за эти дни, но все же что-то в ней изменилось. И я пока не совсем понимаю, в чем дело и чего стоит ждать.
Пару недель назад я заметил, что Вика остерегается детей. Смотрит на них со стороны с грустью в глазах и какой-то неестественной улыбкой. Я бы не обратил на это внимания, если бы в школьные годы она не балдела от маленьких деток. Ей всегда было в радость понянчиться с моим племянником, которого довольно часто спихивала на меня двоюродная сестра. Пока это единственная вещь, что не дает мне покоя. А сегодня так особенно.
Какое-то плохое предчувствие гложет с раннего утра. Была бы моя воля, я остался бы дома и провел этот день с Викой, но она уперлась, сказала, что я должен быть на совещании и всеми силами защищать ее проект. Два часа прошли впустую, я ни черта не понял из того, что происходило в конференц-зале. Недомогание, что охватило меня самого, подталкивает свалить домой как можно скорее. Поэтому, наплевав на работу, я в очередной раз сломя голову несусь домой.
По дороге заезжаю в магазин за любимыми цветами своей женщины, чтобы хоть немного ее порадовать. Скорее всего, Вика весь день провела в четырех стенах и ни разу даже не вышла на балкон подышать свежим воздухом. Она такая, когда болеет. Готова весь день проваляться под одеялом, и плевать, что на улице может стоять сорокаградусная жара.
Мне не слишком хочется, чтобы любимая женщина сидела дома и горевала в одиночестве, пока я зарабатываю деньги. Всех денег не заработаешь, так что нам вполне хватит того, что имеем. К счастью, имеем мы больше, чем достаточно. Так что считаю, что поступаю правильно, поднимаясь на лифте на свой этаж.
Если бы я только знал, чем все закончится…
— Вика? — зову, быстро разуваясь и проходя в гостиную, где царит полумрак.
Как вкопанный замираю на пороге гостиной, безмолвно опуская руку с огромным букетом кустовых роз. Ее любимых. Но, судя по картине, что я наблюдаю своими глазами, даже шикарный букет, окутанный прекрасным ароматом, не способен помочь.
Вика, моя любимая женщина, сидит в кресле с высокой спинкой, что стоит у окна, и, забросив босые ноги на стеклянный журнальный столик, на котором валяются фантики от шоколадных конфет и стоит открытая банка маслин, как заправская баба, хлещет из горла бутылки вино. Скользя по ней недоуменным взглядом, я успеваю отметить красные глаза и опухший нос, словно она весь день провела в таком ритме. Не замечая моего присутствия, Вика громко всхлипывает и тянется к новой конфете, чтобы заесть горечь алкоголя. Она все еще в пижаме, растрепана. И, судя по пустым бутылкам вина, что валяются около кресла, гуляет она с самого утра, начав, как только спровадила меня на работу.
Сердце начинает биться в ускоренном ритме от злосчастной картины, что безжалостно предстает передо мной. Сильнейший страх окутывает, словно вакуум, и не позволяет спокойно вдохнуть. Ноги, они словно прирастают к полу, но, чудом собравшись, я заставляю себя сделать шаг ей навстречу. Букет летит куда-то в сторону, а сам я падаю перед ней на колени, заставляя ее вздрогнуть от неожиданности.
Выхватив полупустую бутылку вина из нее рук и, касаясь ладонями мокрых от слез щек, заглядываю в ее глаза. Я вижу боль, которая пожирает ее изнутри и не отступает. Вздрагиваю, слегка пошатываясь. Я был готов ко всему, но только не к тому, что в ее сердце может быть черная дыра. А именно ее я сейчас наблюдаю в абсолютно пустом взгляде карих глаз. Вика словно в трансе, и сейчас я даже не уверен, понимает ли она, что я нахожусь рядом с ней.
Черт, я не психолог и точно не врач, и хрен знает, как выводить ее из этого состояния, что затягивает все сильнее и сильнее. Но одно знаю точно, я просто обязан узнать причину такого неадекватного поведения. А все только потому, что Вика не умеет пить. Ей достаточно бутылки пива, и она будет спать сладким сном. Что же с ней случилось за время нашей разлуки? Вопрос, что остается пока без ответа. Но это только пока. Я намерен выяснить все, особенно мне интересен триггер, что спровоцировал такое состояние.
— Прости, — звучит едва слышно ее хриплый голос, заставляя стиснуть от злости челюсти. Ну вот какого черта она напилась-то?!
Стирая дорожки слез с ее лица, я стараюсь улыбаться и делать вид, что ничего такого не произошло, что могло бы выйти за рамки неадекватности. Знала бы она, чего мне сейчас стоит сдержаться и не отшлепать ее по голой заднице, точно бы не пила. Но что сделано, того обратно не вернуть. Придется разбираться на месте и начать с малого.
— За что?
Мой голос звучит холодно, отчего она вздрагивает и, несколько раз усиленно моргнув, смотрит на меня более осознанно. Стерев в очередной раз с ее лица слезы, скольжу по плечам вниз и, захватив в плен своих рук ее дрожащие пальцы, жду ответа.
Внутри меня разрывает на части от боли, которой она отказывается со мной делиться. Я много раз говорил, что в этой жизни нет ничего, с чем бы мы не смогли справиться вместе. Каким же я был глупым пацаном, раз мог позволить себе раскидываться такими обещаниями. За столько лет я потерял ее доверие и, как его вернуть, теперь не знаю.
Целуя дрожащие пальцы, я слышу ее речь, но мозг напрочь отказывается принимать предоставленную ему информацию.
— Я н-не с-с-смогла ее уберечь…
Огромные капли слез, похожие на маленький град, снова скатываются по щекам, падая на острые ключицы, а затем скатываясь на грудь. Вика начинает рыдать, слегка завывая, а меня словно насквозь пронзает стрела. До того больно мне еще не было никогда. Даже после аварии я не чувствовал такой боли, что испытываю сейчас. Что может быть хуже, чем видеть горе любимой женщины, но не понимать его. О чем она говорит? Кого не смогла уберечь?
— Я не понимаю тебя. Объясни все по порядку, пожалуйста, — прошу, садясь на диван и перетаскивая с собой Вику.
Крепко вцепившись в лацканы пиджака, она утыкается мокрым носом в мою шею. Обвиваю ее хрупкую фигуру руками и прижимаю к себе, понемногу покачиваясь. Какого черта сейчас происходит, мне кто-нибудь объяснит вообще?
— Я б-была б-беременна, — успеваю разобрать сквозь вой раненой лани. — Родила ребенка.
Мое сердце замирает так резко, что становится нестерпимо больно от ее признания. Мне требуется несколько минут, чтобы переварить услышанное и наконец-то принять случившееся. Крепче сжимаю ее в объятиях, целую мокрый висок и слегка улыбаюсь. С ума сойти можно от такой новости. У меня есть ребенок от любимой женщины! Так это повод радоваться, а не плакать.
— Так это же замечательно, — улыбаюсь, смотря на нее.
Пухлые губы начинают подрагивать, а из ее горла слышится душераздирающий вой.
— У-у-у, — шмыгая носом и вытирая слезы дрожащими руками, Вика принимается плакать громче.
Да в чем дело, твою мать?!
— Д-девочка р-р-одилась м-м-мертвой…у-у-у.
Слова, больно бьющие в самое сердце, отзываются острой болью внутри. Я, взрослый и состоятельный мужчина, еще крепче прижимаю к себе Вику, чтобы она не видела дорожку слез, что катятся по моим щекам. Кто бы что ни говорил, мужчины тоже умеют плакать. Они не бесчувственные чурбаны, как считают многие женщины. И прекрасно могут почувствовать боль женщины, что потеряла их ребенка.
— Вик, — произношу сипло, но все слова, которые могли бы успокоить ее и меня хоть немного, исчезают, когда я все-таки вижу ее глаза.
Чудовищная боль окутывает ее тело и разум, снова и снова забирает в свои коварные сети. Этот взгляд — глаза в глаза позволяет мне проникнуть в нее. В ее хрупком, изящном теле самая настоящая мясорубка, что активно перемалывать ее чувства. Моя женщина умирает душевно, а вместе с ней и я. Несмотря на такое доверие, я благодарен за то, что она позволила мне коснуться себя там, внутри. Здесь и сейчас, в этой огромной квартире, где только мы вдвоем, она разделяет со мной свою боль.
