вот добренькая. Всем помогаешь. А они, поди, даже не отблагодарили. Спасибо ведь на хлеб не намажешь!
Заметив хмурый взгляд Тамары, женщина всплеснула руками.
— Гляньте- ка! Ну что ты так смотришь!? Тебе ведь тоже не мед живется!
Девушка лишь неодобрительно покачала головой.
— Ладно. Ты остальных буренок покорми, а я пойду, гляну, не явился ли Васильевич. Ато корм, тот, что с витаминами, закончился. Должен новый привезти.
Тома, соглашаясь, кивнула и, наколов на вилы сено, бросила в кормушку. Казалось, головная боль будет длиться вечно, но, несмотря на это, девушка пришла на ферму вовремя и сразу приступила к обязанностям. Почти всех коров отправили на пастбища. Остались лишь те, что должны были вот — вот отелиться, либо требовали особого ухода.
Закончив в коровнике, Тома поставила вилы и, наполнив большое десятилитровое ведро житом, отправилась полакомить свою любимицу. Девушка сама не понимала, откуда у нее такая любовь к лошадям. Даже не любовь, а слабость. Иметь собственную она не решалась, но как только на ферме появилась Марго, прикипела к ней особенно. Тома будто понимала, что хочет сказать ей лошадь, да и животное слушалось девушку беспрекословно.
Как только Тома приблизилась к стойлу, кобыла громко заржала и начала метаться, но стоило девушке провести ладонью по холке, как она мгновенно успокаивалась и тихо начала фырчать.
Насыпав жита в кормушку, Тома сунула руку в карман и достала кусочек сахара. Затем протянула его лошади, и та аккуратно слизала лакомство. Было что-то притягательное в этой красавице. И дело даже не в особенном окрасе или шелковистой гриве. Видя свое отражение, в отчего- то кажущихся полными печали глазах, Тома словно окуналась в иной мир. Тот откуда веяло ароматными травами, раскидистыми лугами, свежестью лесов и невероятной свободой. Она будто становилась другой. Внутри что- то вспыхивало и сдерживать неожиданно появляющийся огонь, было с каждым разом все труднее.
С тех пор как Томе исполнилось двадцать пять, и она почувствовала проснувшуюся внутри силу, поняла: прежней тихой девушки больше нет. Бабушка предупреждала о каком-то переломном моменте. О том, что его нужно сторониться, избегать, как только почувствуешь, но как это сделать не научила.
Встретившись с предначертанным лицом к лицу, неуклюжее и рождающее сомнения чувство неуверенности, растворилось будто туман. Поиски правильного пути закончились, и теперь Тома была уверена в своем предназначении, но порой становилась сама не своя. С ней происходило что-то, что заставляло настораживаться, а иногда замирать от страха. Что — то, что порождало странные вспышки в сознании. Будто память возвращала ее туда, где она уже была, но не в этой жизни. Тома боялась таких вспышек. В их власти она становилась другим человеком. Рискованным, отверженным, одержимым свободой.
Лошадь зашевелила ушами и насторожилась, а когда Тома закрыла глаза и стала гладить ее, громко заржала. Снова. Снова все начиналось.
Виски сжали невидимые тиски, а зрение украла белая вспышка. Распрямив плечи, Тома уверенно отворила засов и резким движением открыла деревянную дверцу. Лошадь попятилась назад, но стоило девушке посмотреть ей в глаза, послушно склонила голову и, подогнув копыта, опустилась на землю, ровно настолько, чтобы Тома могла оседлать ее.
Будто умелая наездница, она быстро забралась на кобылу и та, получив от хозяйки невидимый приказ, встала и вышла из стоила. Медленно крадучись по конюшне, через несколько минут они оказались на залитом солнцем пастбище и тут уже никто не мог их остановить.
Сорвавшись с места, одурманенная свободой лошадь понеслась к открытым воротам, а Тома крепко ухватившись за гриву и уверенно глядя вперед, даже не думала ее останавливать.
Разум отключился, отдавая власть чувствам. Еще не съеденная зноем свежесть раннего утра, ласкала кожу, но в то же время, уже вовсю полыхавшее солнце еще больше подогревало закипавший внутри огонь.
Выскочив на песчаную дорогу, ведомая чувствами, Тома дала знак Марго, и та свернула на усеянное луговыми цветами и травами поле. Там впереди виднелся густой лес, но до него еще далеко, а пока вдыхая дурманящие ароматы и наслаждаясь разрывающей душу свободой, они скакали так, будто за ними гнались.
Неожиданно в сознании все изменилось. Тома пришла в себя и, сделав глубокий вдох, на нее обрушилось чувство вины и осознание действительности.
Она испуганно дернула лошадь, и та начала останавливаться. Как она могла так поступить? Ведь и ездить верхом никто не учил. А то, какое удовольствие она получила, совершив такой опасный и необдуманный поступок!? Что еще она может сделать в следующий раз? Томе было страшно даже подумать.
Девушка спрыгнула с лошади, огляделась по сторонам и, положив руку на холку кобыле, направила в сторону фермы. Животное и не собиралось убегать. Кобыла шла, медленно передвигаясь рядом с девушкой, изредка пофыркивая.
Как могло случиться, что она на время потеряла себя? Разрешила наваждению завладеть телом и сознанием? Раньше такого не случалось, а сейчас … Тома вдруг остановилась и нахмурилась. Она вспомнила то, что вспоминать совсем не хотелось, но память предательски подсунула отложенные в архив картинки, заставляя внутри все сжаться от боли.
Нет. С ней не может произойти того, что случилось с мамой. Бабушка говорила это случайность, но … тогда почему ее голос странно дрожал, а в глазах промелькнула тревога?
За несколько дней до той роковой ночи, мама тоже была сама не своя. Странная, задумчивая. Разговаривала сама с собой и … Нет. Она не сошла с ума, как твердили в деревне. Просто очень любила своего Ваньку, а когда его не стало, будто лишилась части себя. Год держалась, а потом ее словно накрыло новой волной потери. Еще сильнее и мучительнее.
Он разбился на мотоцикле, а она отравилась бензином. Выпив его случайно. Тома никогда не думала о смерти в том ракурсе, каком думали о ней самоубийцы. Она не боялась злой старухи с косой и в любой момент могла найти с ней общий язык. Но тогда она бы навсегда утратила бабушкину поддержку и перешла границу дозволенного. Да и не собиралась Тома этого делать. Но, что если то другое ее «я» задумало недоброе.
— Ну, слава богу, не убилась! И куда понесло шаленую! Говорил я Палычу. Слишком тихая кобыла. Покладистая. И зачем тебе только в голову взбрело открывать стоило?
На встречу Томе, скакал взволнованный Васильевич. Он соскочил с черного вороного и поспешил набросить на Марго поводья. Лошадь, противясь заржала и начала изворачиваться.
— Тихо! Тихо! От бедовая, — мужчина нахмурился и попытался еще раз, но Тома протестующе закачала головой и, перехватив его руки … умоляюще посмотрела.
— Ну, попробуй. Раз она
