Он только буркнул:
— Если бы сейчас у кого-то возникла потребность облагодетельствовать меня на несколько сот долларов из-за нравственной чесотки, я бы не отказался. Мариванна, ингаляцию с Петькой сделаете? У меня от пара, кажется, плесень по телу вырастет.
— Конечно!
***
Погруженные в Петькину болезнь, они не оставались изолированными. Телефон — великое приобретение цивилизации — звонил постоянно. Держала руку на пульсе Ольга, которая сама и ее дети грипповали. Андрей запретил являться — вдруг у вас иной вирус, отличный от Петькиного! (Теперь Андрей был медицински подкован.) Принесешь нам инфекцию, от которой нет иммунитета, Петька не сдюжит микробного гербария. Звонили подруги Мариванны. Их участие раздражало бы Андрея, если бы Мариванна не сворачивала быстро разговоры, ограничившись кратким бюллетенем Петькиного состояния. Все что-то советовали! Все были опытными выхаживателями больных младенцев. Андрей ничьим, кроме Клавдии Тимофеевны, советам не следовал и запрещал Мариванне самодеятельность. Обрывали телефон коллеги по сгоревшей работе, подчиненные, друзья, приятели, прослышавшие о банкротстве. Общаться с ними было недосуг…
Андрей поднял трубку, будучи уверенным, что звонит кто-то из общего списка: Ольга, подруги Мариванны, его приятели… Но это была Марина.
— Привет!
— Здравствуй!
— Это я, Марина.
— Узнал.
— Кажется, ты мне звонил?
— Нет, не звонил, — честно ответил Андрей. Если бы он не был чертовски вымотан, если бы три последние ночи спал по-человечески, а не клевал носом в кресле с Петькой на плече, если бы не боялся, что каждый приступ кашля станет для мальчишки последним… Тогда бы он наверняка понял, что Марина делает первый шаг навстречу, дает ему подсказку, за которую нужно немедленно хвататься.
— Значит, у меня барахлит сотовый телефон, твой номер высветился в неотвеченных звонках, — торопливо проговорила Марина.
— Бывает.
— Ну… как… ты… вообще?
— Нормально.
— А твой ребенок? Кстати, это мальчик или девочка?
В списке тех, кому бы Андрей поплакался, рассказал о кошмарных семидесяти двух часах непрерывного стресса, чье сочувствие и понимание было бы для него глотком живой воды, Марина стояла на первом месте. Но рассказывать ей, как заморозил младенца, чуть не угробил его, потом выходил с помощью прекрасного врача и преданной няни? Это добрых полчаса немужской болтовни, сетования на судьбу и напрашивания на сострадание. Задави в себе нытика! Не смей пускать слезу перед девушкой, которую потерял.
— Мальчик, Петька, семи месяцев от роду.
Андрей мог бы порадоваться тому, что ему удалось придать своему голосу равнодушные интонации. Точно разговаривает с терпимостью воспитанного человека, которому собеседник сто лет не нужен.
Марина отлично уловила нотки деланной вежливости. И в свою очередь нашла силы беспечно попрощаться:
— Желаю вам здравствовать!
— И тебе того же!
Он слушал короткие гудки в трубке и боролся с желанием запустить телефон в стену, чтобы рассыпался на мелкие кусочки… Или совершить иной акт вандализма: сбросить телевизор на пол и растоптать, повалить книжные полки, торшером расколошматить музыкальную систему…
— Андрей! Андрей! Вы слышите меня? — звала Мариванна. — Мы идем с Петей в ванну на ингаляцию.
— Да, конечно. Идите, я все подготовлю.
После паровой ингаляции Петьку следовало быстро переодевать в несырое теплое белье, подогрев его на батарее.
***
Марина сжимала телефонную трубку, точно пластмасса была живой и ее можно задушить как гидру. Пальцы побелели от напряжения. Хорошо бы трубка треснула, осколки впились в ладонь, потекла кровь… Любая физическая боль лучше душевной, которая навалилась.
Андрей не любит ее! Вычеркнул из своей жизни легко и быстро. Стер из памяти дружбу и то духовное, что ей казалось прекрасным. Было ли оно? Или их связывала только постель? Возрастная физиологическая потребность совокупления самца и самки. Из нас, моногамных женщин, лучшие самки — проститутки. Он и меня будет вспоминать как проститутку?
В комнату ворвалась мама, испугавшись громкого плача-воя дочери.
— Маришенька, девочка! Что ты делаешь?
Она колотила трубкой по столу и рыдала без слез. Телефонная трубка раскололась, и ее верхняя часть болталась на тонких проводах.
— Ты Андрею звонила? Что он тебе сказал?
— НИЧЕГО! — Марина продолжала дубасить, пока проводки не оборвались.
Самым страшным было то, что Андрей НИЧЕГО не сказал, даже не заикнулся об их любви. Будто она проститутка!
— Я не шлюха! — выкрикнула Марина.
— Он так тебя обозвал? — ахнула Анна Дмитриевна.
— Хуже! Хуже! — Марина отбросила остатки трубки, закрыла лицо руками и затряслась в настоящем плаче.
— Подлец! — воскликнул Игорь Сергеевич, прятавшийся за спиной жены.
Родители присели, обняли ее с двух сторон, запричитали, как над маленькой девочкой. Их участие согревало, но одновременно и провоцировало на истерику по высшему разряду. Ведь только перед родными, когда стыд не тормозит, мы можем кипятить свои эмоции в полную силу.
Игорь Сергеевич первым сообразил, что, если дочь не переключить на другие, обязательно серьезные проблемы, она будет рыдать до второго пришествия.
— Аня! — простонал он. — Все! Больше не могу, вызывай «скорую».
— Какая «скорая» Маришке поможет?
— Не ей, мне! С сердцем плохо. — Он схватился за грудь. — Наверное, инфаркт…
У Марины мгновенно высохли слезы.
Остаток вечера, забыв о своих бедах, она вместе с мамой кружила вокруг отца, который лежал на диване и натурально притворялся больным. Жену успокоил, когда Маришка выскочила к исправному телефонному аппарату на кухне, — мол, со мной нормально, военная хитрость.
У Игоря Сергеевича была возрастная гипертония и аритмия, поэтому врачи «скорой» подвоха не заподозрили, констатировали приступ стенокардии. Лишние уколы и таблетки для Марининого папы были легкой платой за выход дочери из истерического торнадо.
Глава 5
Широкие жесты бедняков
Утром в воскресенье Петька преподнес сразу два подарка — он поел, почти всю бутылочку высосал, и улыбнулся. Прежде, здоровенький, Петька улыбался часто. То ли какие-то свои поводы для веселья имел, то ли гримасы репетировал. Андрей, как всякий нормальный человек, с одной стороны, не мог не улыбаться в ответ, а с другой — невольно думал, что парень напрасно радуется, жизнь у сиротки незавидная.
Температура тридцать семь и три, кашель продолжается, но уже не сухой, лающий, а «мокрый», булькающий. Да и общее впечатление парень производил обнадеживающее. Уже не казалось, что он помрет в ближайшие несколько часов.
