– Приду.
Забежав в ванную, плеснула себе на лицо холодной водой, второпях вытерлась огромным полотенцем, провела расческой по темным волосам, распахнула шкаф, накинула манто и выбежала из комнаты вниз по лестнице, вон из дома. На сей раз она не оставила ни поручений, ни объяснений, да и не знала, надолго ли уходит. То ли на пять минут, то ли на час. В настоящее время Джон Генри не нуждается в ней. Спит. У него есть сиделки, слуги, врачи, а ей всего разочек требуется нечто большее. Она осознала это, пока торопливо бежала к тому месту, где ее ждал Алекс. Черные волосы развевались, манто было распахнуто, губы застыли в полуулыбке, глаза искрились. Повернув за угол, Рафаэлла сразу увидела его, в темных брюках и широком свитере, с лохматой головой, с блестящими глазами. Он подбежал к ней, обнял с такой силой, что она едва не задохнулась. Алекс поцеловал ее губы, и оба застыли, казалось, навсегда. Отчаянная затея – вести себя так здесь, на углу улицы, но, к счастью, их никто не видел, хотя теперь Рафаэллу в жизни ничто не пугало.
Словно по молчаливому соглашению, они направились к его дому. Когда Алекс закрыл входную дверь, Рафаэлла огляделась, свободно вздохнула.
– Добро пожаловать домой.
Он пока не стал рассказывать, как скучал по ней. Алекс расскажет ей об этом, когда они будут рядышком лежать в его постели. Два месяца они провели в небытии, едва живые между оцепенением и неотступной болью. Два месяца оказались самыми тяжелыми в жизни Рафаэллы. Алексу тоже было не легче, но теперь казалось, что ничего такого и не происходило, будто и не было этих бесконечных дней. Он хотел спросить, что с ней случилось, но не решался. Алекс наслаждался моментом и надеялся, что теперь Рафаэлла осмелится на большее.
– Поздравляю с праздником, дорогая моя… – Он снова сжал ее в объятиях, и они предались любви.
Лишь в начале одиннадцатого Алекс вспомнил, что у него в духовке жарится индейка. Немного пережарилась, но это не беда. Рафаэлла была в его купальном халате, он в голубых джинсах и рубахе, они ели индейку, беседовали и смеялись. Настоящий вечер встречи, и в отличие от первого ужина в честь Дня благодарения Рафаэлла ела так, будто ее год не кормили.
– А твоя работа? Хорошо идет? – Счастливая тем, что они сидят вместе, она улыбалась беззаботно и радостно, как дитя.
– Я бы не сказал, – виновато проговорил он. – Если бы я работал у кого-нибудь другого, то наверняка лишился бы места за последние два месяца.
– Не верю, Алекс.
– Но это правда. Я не мог ни на чем сосредоточиться. Она тоже стала серьезнее:
– И я не могла. – Вновь посмотрела на него, взгляд стал ласковым. – Думала лишь о тебе. Словно какая-то душевная болезнь, из которой не выбраться.
– А тебе этого хотелось?
– Да. Только чтобы прекратились мучения. Это было, – волнуясь, она отвела взгляд, – очень трудное для меня время, Алекс. Я боролась со своей совестью с того самого дня, когда мы виделись в последний раз.
– А что произошло сегодня? Что заставило тебя позвонить?
– Стало невыносимо. Почувствовала, что умру, если не поговорю с тобой сейчас же.
Он кивнул, ему хорошо было знакомо это чувство. И перегнулся через стол, чтобы поцеловать Рафаэллу.
– Слава Богу, что ты позвонила. Думаю, я бы долго не выдержал. Отчаянно хотелось позвонить тебе. Сто раз брался за телефон. Дважды звонил, но ты не отвечала, и я вешал трубку. Боже, думал, у меня ум за разум зайдет.
Она молча, понимающе кивнула, и, приглядевшись к ней, он решился на следующий шаг.
– А что теперь?
Пугающие слова, но их необходимо было произнести. Должен же он рано или поздно знать ответ на этот вопрос.
– Знаешь ли, как тебе быть теперь, Рафаэлла?
Решать он предоставлял ей, но сам не был намерен отпускать ее так легко на сей раз. После всего, что они пережили. Однако теперь сражаться за нее не пришлось. Она нежно улыбнулась ему, взяла за руку.
– Так, как нам нужно… быть вместе сколько удастся.
Он сидел, не сводя с нее глаз, словно боясь поверить ее словам.
– Ты точно решила?
– Да. Я тебе еще нужна? В том смысле, как прежде?
В ответ он поднял ее, привлек к себе с такой силой и страстью, что ей стало трудно дышать.
– Алекс!
– Ты получила ответ? – В его глазах пылали огонь и восторг. – Боже мой, малышка, как я люблю тебя! Да, ты нужна мне. Я обожаю тебя, хочу тебя. И я согласен на любой выход из положения, лишь бы нам быть вместе сколько удастся, но чтобы не повредить тебе или..
Она кивнула, поняв, что он избегает называть Джона Генри по имени.
– И вот… – Он снова встал, пересек кухню, открыл ящик и вынул оттуда ключ. – Это ключ от дома, дорогая, и я прощу тебя находиться здесь при любой возможности, сколько тебе захочется, есть я тут или нет.
Слезы навернулись ей на глаза, он нежно обнял ее, и скоро они побрели снова наверх. Ключ от дома лежал у нее в кармане халата, во взгляде светилась улыбка, какой не бывало до сей поры. Такого счастья Рафаэлла в жизни не знала.
Следующие три часа они провели, предаваясь любви вновь и вновь, наконец, когда они лежали рядом, не совсем еще насытясь друг другом, Рафаэлла удивленно вздрогнула, услышав телефонный звонок. Алекс поморщился, пожал плечами, затем поднял трубку, лениво сев на постели. И тут, слушая, он стал морщиться все сильнее, безотчетно поднялся, не выпуская телефон, с ужасом на лице.
– Что?.. Когда?.. О Господи. Как она?
Брови были сжаты, рука дрожала, когда он нащупывал ручку. Дальше разговор представлял собой обрывочные сдавленные звуки, потом Алекс повесил трубку и с тихим стоном спрятал лицо в ладонях. Рафаэлла испуганно взглянула на него. В голову ей пришло одно: что-то случилось с его матерью.
– Алекс… – заговорила она робко и нежно, – милый… что такое? Что произошло?.. Скажи мне… ну пожалуйста…
Ее руки нежно легли ему на плечи, потом она мягко погладила его по голове, по шее, а он начал плакать. Прошло много времени, прежде чем он поднял на нее свой взгляд.
– Это с Амандой, моей племянницей, – хрипло вырывались слова.
Затем, с огромным усилием, он изложил ей подробности. – Она изнасилована. Ее только что обнаружили.
Он глубоко вздохнул, на секунду закрыл глаза, прежде чем продолжить:
– После праздничного обеда она к вечеру пошла на каток… одна… в парк… и… – Голос дрогнул. – Рафаэлла, она вся избита. И моя мать сказала, что… – Он не скрывал слез, говоря остальное: – Все лицо разбили и… – он перешел на шепот, – изнасиловали… маленькую Мэнди…
Не было сил продолжать, Рафаэлла обняла его и сама расплакалась.
Лишь часом позже они несколько опомнились, и она приготовила ему чашку кофе. Алекс, сидя на кровати, маленькими глотками выпил его, закурил сигарету. Рафаэлла следила за ним, насупясь.
