Элла вдруг поняла, что говорит в прошедшем времени, и зажала себе рот рукой.
— Все в порядке, — успокоил ее Воеводин. — Она еще постоит за себя.
— Я наняла адвоката, — сказала Элла. — Ямпольского.
— Ямпольского? — В голосе Воеводина невольно прорвались нотки благоговения. — Ну тогда считайте, что вы уже выиграли процесс.
— Для меня сейчас важнее всего здоровье дочери. — Элла встала. — Извините, я пойду. Может, Марья Дмитриевна пришла.
Марья Дмитриевна пришла и опять позволила Элле войти в палату интенсивной терапии. Юламей лежала вся опутанная трубками. Кровоподтеки на лице еще больше потемнели. Но на этот раз Элла не упала в обморок. Она подошла к постели, осторожно, стараясь ничего не задеть, коснулась руки дочери и позвала ее:
— Юля, Юленька!
И вдруг правый глаз Юламей открылся.
— Тихо, девочка моя, тихо. Ты не можешь говорить. Пока не можешь. Не пугайся. Я с тобой. Все будет хорошо.
— Дайте мне ее осмотреть, — потребовала Марья Дмитриевна. — Подождите за дверью.
Элла вышла. Ждать пришлось долго. А может, просто показалось? Наконец двери палаты растворились и пропустили Марью Дмитриевну.
— Она молодчина. Надо бы подержать ее здесь еще денек, но так и быть: положу ее в бокс. Побудьте с ней пока.
Элла вернулась в палату.
— Юленька, можешь взять меня за руку?
Пальцы девочки сжали ей руку.
— Ты помнишь, что случилось?
Золотисто-зеленый глаз завращался со страшной силой.
— Успокойся, все уже кончилось. Никто тебя больше не тронет. Помнишь, ты мне сказала, что хочешь их наказать?
Опять пальцы Юли сжались.
— Я наняла адвоката. И следователь нам попался хороший. Троих он уже допросил, Ермошин в больнице спрятался. Ничего, он всех достанет. Ему надо с тобой поговорить. Ты сможешь? Адвокат обещал принести тебе лэптоп.
— Ничего не выйдет, — раздался за спиной у Эллы голос Марьи Дмитриевны. — Пока мы держим ее на внутривенном, руку поднимать нельзя, а вторая в гипсе. Потерпите. Еще успеете наговориться. Все, поехали.
Элла так и не поняла, чем бокс отличается от палаты интенсивной терапии: Юлю увезли прямо на ее кровати, вместе со всеми капельницами и мониторами. Но в бокс поставили раскладушку для нее самой. Она бережно обтерла девочку спиртовым раствором, чтобы не было пролежней, смазала смягчающим кремом и снова села рядом с ней.
— Все будет хорошо, — повторила Элла. — Надо только немножко потерпеть. Теперь я тебя не оставлю. Здесь с тобой спать буду. Ты выздоровеешь. Здесь все за нас. Адвокат такой чудный… Мировой старикан. Оказывается, знаменитость. Знаешь, что следователь сказал? «Вы уже выиграли процесс».
Юламей беспокойно зашевелилась, и Элла нахмурилась.
— Что с тобой? Ты не хочешь процесса? Если нет, скажи мне сразу, и я не буду морочить голову людям. Ну как? Идем на суд?
Юля сжала ей пальцы.
— Вот и хорошо. Я уж думала, ты хочешь сама расправиться с каждым поодиночке, как я в свое время. Я тебе никогда не рассказывала и не знаю, стоит ли сейчас…
Пальцы дочери буквально впились ей в руку.
— Со мной было то же самое. Только это было в детдоме и вступиться за меня было некому. Пришлось мне самой… Я была на год младше тебя. Как видишь, я выжила. И ты выживешь, — закончила она.
Пришла Марья Дмитриевна и велела Элле пойти пообедать. После обеда пришел Воеводин.
— Что ж вы мне не сказали, что вас перевели? Пришлось из администратора вытрясать.
— Извините, — повернулась к нему Элла, — но допроса все равно не получится. Она не может говорить.
— Но вы же с ней как-то общаетесь?
— Рукопожатиями, — объяснила Элла. — Юля держит меня за руку и, если «да», пожимает.
— Ну что ж, — протянул Воеводин, — проведем неофициальную беседу в режиме «да — нет». Я Воеводин Александр Павлович, следователь прокуратуры. Расследую твое дело. Ты меня понимаешь? — обратился он к Юле.
— Да, — ответила за нее Элла.
— Очень хорошо. Я читал медицинское заключение. Судя по всему, на тебя напали сзади. Ударили по голове?
— Да, — повторила Элла.
— Мы нашли прямо там, в раздевалке, обломок мебельной доски, с полным набором отпечатков одного из мальчиков.
— Она ничего не говорит, — предупредила Элла.
— Полагаю, она не видела. Отпечатки принадлежат Потапчуку.
— И они бросили такую улику прямо на месте? — удивилась Элла.
— Они идиоты, — пожал плечами майор Воеводин. — Очко играет, мозги отдыхают. Они были уверены, что им ничего не будет. Я буду называть тебе фамилии, а ты мне скажешь, кто из них был первым.
— Я думаю, она уже назвала этот порядок, — вмешалась Элла. — Я же дала вам листочки. Первым идет имя Рябова. Да, Юля подтверждает, — добавила она.
— А вторым? Потапчук?
— Да, — сказала Элла.
— Мы выделили только три типа спермы. Видимо, у одного машинка не сработала. Я думаю, это Ермошин.
— Да, — подтвердила Элла.
— Значит, третьим был Кулаков.
— Да.
— Ермошина вырвало.
— Да.
— И это ему ты прокусила руку. Молодчина. Потапчуку рожу расцарапала… Все, на первый раз хватит, — решил Воеводин. — Главное, держись. Надо довести это дело до суда. Не трусь, держись фактов, и мы выиграем. — Он поднялся. — Отдыхайте обе. Настоящий допрос под запись проведем, когда ты сможешь говорить.
— Поспи, Юля, — сказала Элла, когда они остались в палате одни. — Я собралась, как полная идиотка. Ничего из дому не захватила. Даже зубную щетку. Но я не думала, что мне уже сегодня разрешат остаться.
Юля страшно забеспокоилась, и Элла ласково сжала ее руку.
— Не волнуйся, доченька, я тебя не оставлю. Тут внизу есть киоск, я все, что надо, куплю. Много ли мне надо-то? Только чтобы ты выздоровела…
Тут к горлу подкатили неудержимые слезы, она торопливо закрыла лицо руками.
— Прости. Сейчас… сейчас пройдет.
Глаз Юли наполнился слезами.
— Не плачь, доченька. Если ты не будешь, то и я не буду. Поспи. Я сейчас вернусь.
Но когда она вернулась, купив в киоске зубную пасту, щетку, влажные салфетки, Юля не спала: караулила. Взглянув на мать, она скосила глаз на раскладушку.
— Хочешь, чтоб я легла? Ладно. Я устала.
Она легла и незаметно для себя уснула.
Трубку вынули через три дня, но говорить Юламей все равно не могла: челюсть была стянута скобками. Зато ей разрешили сидеть в постели, капельницу подключали теперь только на время кормления, и она смогла воспользоваться лэптопом, который привез ей Мирон Яковлевич Ямпольский.
— Ну-с, кто тут у нас папаша Нуартье? — шутливо спросил он, входя в палату. — Ты «Графа Монте-Кристо» читала? Ну конечно, читала. Помнишь, там был такой вредный старикашка? Говорить он не мог, только сидел в уголке и подмигивал. Зато он один знал всю правду. Вот и ты у нас поработаешь папашей Нуартье. Идет?
