— Ма! Я же не прошу тебя читать! — возмутился Ник. — Я прошу Сережу!
Анна Владимировна мягко дотронулась до Никиной руки.
— Ник, — сказала она, — пойдем, дружок. Я тебе почитаю… Ты же понимаешь, что мама и дядя Сережа хотят поговорить? Они друзья. Мама же не мешает тебе играть с Артемом?
— Но Сережа — мой друг! — возразил Ник. — Правда, Сережа?
— Но и мамин тоже…
Анна Владимировна решительно подняла Ника со стула:
— Пошли, радость моя… Если Сережа тебе друг, надо все-таки и друзьям давать отдохнуть.
Она что-то зашептала ему на ухо, что до Риты донеслось только обрывками — «ты же не хочешь… ты большой уже мальчик… надо и о маме заботиться…».
— Не надо, Анна Владимировна, — сказал Сережа. — Я ему почитаю…
Он встал.
Ник вдруг остановился, посмотрел на Сережу, потом на Риту и помотал головой.
— Нет уж, — сказал он по-взрослому. — Я и так с тобой наобщался. Маме тоже хочется. Мы с бабушкой управимся…
Он подошел к ним по очереди — сначала к Рите, потом к нему — и поцеловал.
— Спокойной ночи, — сказал Ник с легким вздохом сожаления. — Жалко, что такой хороший день подходит к концу…
— Завтрашний будет еще лучше, — заверил его Сергей.
— А ты завтра придешь?
— Приду, — кивнул он. — Куда же я денусь?
Они остались вдвоем. Кухню освещал слабый свет настенного бра. «Как газовый рожок в старинном замке», — подумал он. «Как свеча», — пришло в голову ей невольное сравнение.
Они не знали, что думают в унисон. В комнате царила тишина — но не тягостная, затянувшаяся пауза.
«Нам ведь так много надо сказать друг другу», — подумала Рита и испугалась — почему она решила за него? Это ведь ей, ей надо ему сказать… Как он это воспримет? Странный, загадочный человек, которого она совершенно не знает. Что там, внутри? Какова его душа? Каково прошлое? Она поймала себя на том, что впервые в жизни хочет услышать о нем все. Узнать даже тщательно скрытое от посторонних глаз… Стать ему настолько близкой, что уже трудно станет различить зыбкие границы — где она? где он?
А он внимательно изучал ее лицо — как будто пытался через внешний облик постичь внутренний…
«Ее не назовешь красивой, — думал он и был рад этому. — Хорошенькая? О нет… Слишком пустое это слово. Хо-ро-шень-кая… Это подошло бы для юной девочки. Или пустоголовой женщины. Нет. Она не хорошенькая…»
Голубые глаза теперь казались темно-синими, глубокими, как два озера ночью. Два омута, в которых тонула его душа…
Она тряхнула головой — волосы рассыпались по плечам каштановым великолепием, волной…
Лицо казалось бледным, с высокими скулами и упрямым подбородком.
«Нет, — сказал он себе. — Она не красивая. Она прекрасная…»
Поймав ее вопросительный взгляд, попытался ей улыбнуться — и не смог…
Слишком серьезным было то, что с ним сейчас происходило.
Душа боролась за право быть живой. Его душа вступила в неравную схватку с разумом, пытаясь завоевать место под солнечным влиянием. Его душе надоело жить во мраке. Она рвалась к этой девочке-женщине, как к солнечному лучу, и плакала, кричала, звала на помощь.
— Как смешно, — нарушила она первой тишину. — Мы сидим друг против друга и молчим. При этом так хорошо… Как будто нам и не надо слов, чтобы понимать друг друга…
Она сказала то, что он думал. Сергей поднял глаза и встретился с ее взглядом. «Так и тонут в омуте», — насмешливо подсказал разум. «Так выходят из темноты», — закричала душа.
«Еще минута — и ты не сможешь сдерживаться, — напомнил разум. — Вспомни: Та-ня…»
Он вздрогнул.
Теперь и душа предпочитала молчать. Чувство страха перед неминуемым заставило его подняться. Быстро и резко, так что чуть не упал стул от его движения.
— Наверное, мне надо уйти, — сказал он, пряча глаза. Если он будет смотреть на нее, он не сможет. Он останется…
Она ничего не сказала. Только слегка усмехнулась. Так же, как и он, старательно пряча взгляд, вздохнула.
— Уже поздно, — проговорил он, извиняясь за невозможность их счастья.
— Наверное, — пожала она плечами.
Теперь возникшее молчание было тягостным и тяжелым, словно разлитый свинец.
Он пошел к дверям.
«Останься!» — попросила душа, но тихо, робко, из последних сил.
Он постарался не услышать гаснущий ее голос. Боль была непереносимой. Стоило двери его квартиры захлопнуться, унося в темноту и пустоту его шаги, он прижался к стене горячим лбом.
Здесь царили воспоминания. Здесь царила смерть. Здесь царила Таня…
«Останься!»
Ритин внутренний крик не был услышан.
«Я напугала его своей идиотской откровенностью, — ругала она себя. — Да, именно так… Дура. Глупая, самонадеянная идиотка. Кому поправится такая лобовая атака!»
Она встала, когда дверь захлопнулась за ним, унося надежду.
Подошла к окну. Ночь сейчас была ее подругой. Единственной, кому Рита могла пожаловаться.
— Вот, ночь, он ушел, — прошептала она, чувствуя противный комок в горле. — Конечно, я зря заговорила с ним о нас двоих. Может быть, этого нет и в помине… Мы по одному. Он — сам по себе. Я просто пытаюсь опередить время. Или — у нас вообще нет общего времени.
Она так поверила в то, что ночь ее слушает, что робко улыбнулась.
— Глупо все, ужасно глупо, — продолжала она. — Ты, наверное, можешь сказать мне, что не судьба. Но знаешь, в чем дело? — Она обернулась и шепотом призналась невидимой подруге: — Я не хочу, чтобы была у меня какая-то другая судьба. Я не знаю, почему мне нужен именно он — наверное, это и объяснить невозможно. Кто-то ведь говорил, что любовь…
На секунду она замолчала, испугавшись найденному определению. Но, собравшись с духом, продолжила:
— Раз я сказала это слово, значит, так и есть… Так вот, любовь — это как помешательство. Мания. Мне нужен именно этот человек. Его улыбка. Его взгляд… Откуда я знаю, почему мне нужен именно он…
И внезапно она поняла, что должна сделать. Именно сейчас. Теперь же…
— Я же не девочка-подросток, — попыталась остановить она себя.
Но эти слова были беспомощными, жалкими, и ночь быстро потушила их, зовя Риту за собой.
Она подошла к двери, последний раз обернулась. Мама и Ник спали. В доме царила безмятежная, тихая, спокойная тишина. А тот мир, куда стремилась сейчас Рита, был полон яростных красок, беспокойных и настолько ярких, что резало глаза.
Она сказала, рассмеявшись:
— И пусть… Даже если он меня выгонит. Я должна ему это сказать. Я не хочу, чтобы снова повторилась глупая история, когда жизнь рушится из-за страха произнести нужные слова…
