Я кричала. Я впервые кричала, не слыша себя, не играя, и не оттого, что хочет он, а оттого, что не могла иначе. Одна волна сладкой муки за другой окатывали меня с ног до головы, смывая разум, убивая любую мысль в зачатке. И только страх теплился на краю сознания — страх, что все закончится, и руки отпустят меня, и тот мир, что они дарят, потускнеет и рассыпится. Но Сергей слишком долго ждал, мечтал и жил надеждой, чтобы так быстро отпустить меня. Он пил мои крики, всматривался в лицо и вновь исторгал крик и наслаждался им…
Уже светало, когда его страсть приобрела минорный оттенок, начала уходить в сторону неги, безмятежной, таящей нежности. Мы лежали на диване и слушали дыхание друг друга. Я не видела его и лишь по гулкому биению сердца да крепко прижимающим к себе рукам, понимала, что он готов превратить эту ночь в бесконечность. Но этого не произошло. Его ласки усыпили меня и больше не тревожили глубинный жар.
Мобильник на кухне разрывался от надсады. Хрипел городской телефон. Гудел дверной звонок, будя не только нас, но и соседей.
В комнату уже прокрались сумерки и блуждали по нашим лицам, но мы видели лишь друг друга — лежали на одной подушке и смотрели в глаза, улыбаясь, умиляясь собственной безмятежности.
Я чувствовала себя удивительно легко и свободно. Я словно потеряла в эту ночь боль прожитых лет, отмолила грехи и получила пропуск в рай. И мне было все равно, кто бьется в двери нашего Эдема, кто стремится разорвать тишину единения и радость свободы. Сергей улыбнулся, навис надо мной, лукаво щурясь:
— Кто же нас желает видеть?
— Не догадаться.
— Соседка?
— Дворник, — хихикнула я, чувствуя, как его руки пробираются в потаенные места.
— Дядя Сева из Калининграда…
— А-а-а! — он вошел в меня, сжимая руками, как тисками.
— Вряд ли это господин "А", — прошептал в ухо Сергей. — Но готов поверить, если ты повторишь.
— А-а-а!!
— Вот теперь верю… — и губы накрыли мои.
Я проснулась, когда зимняя ночь уже властвовала над городом. В комнате витал аромат гриль, плавали тени и слышался ленивый, разморенный от истомы голос Сергея за стеной, на кухне.
— …И что?… Да перестань мне по ушам ездить…Ага, ага…вот и пускай…Ну, и? Ты меня пугаешь, что ли? И не мечтай…Когда надо, тогда и привезу…
Я нашла скинутый в пылу любовной битвы на пол пеньюар и выплыла на кухню как раз к концу разговора. Сергей отключил связь и отложил трубку на подоконник.
— Абонент вне зоны досягаемости?
— Угу, — улыбнулся он и потянул к себе за руку, усадил на колени:
— Выспалась?
— Угу, — передразнила его.
— Как на счет ужина?
— Можно подождать до завтрака.
— Это вряд ли — зело голоден. Да и тебе, котенок, пора подкрепиться. Кофе?
— Уже?
— Обижаете…
Он пересадил меня на диван и начал сервировать стол: нарезка, семга, икра, салат и цыпленок-гриль. На десерт — торт мороженое.
— Это не то, что год меня ожидало?
— Нет, — рассмеялся он и качнул головой. — Везде успела. А что не взяла тогда? Куда еще нос сунула?
— Надеюсь, это риторический вопрос?
— Не надейся, проказница. Так что еще в недрах моих шкафов обнаружила?
— Год прошел, а ты сейчас только вспомнил.
Он поставил передо мной чашку кофе. Одарил взглядом, полным нежности и обожания, присел, обнимая мои колени, и уткнулся в них лицом:
— Котенок….
Мои пальцы сами нырнули в его волосы, начали перебирать их.
За окнами шел снег, разбавляя синюю краску ночи веселым кружением белых хлопьев, и словно вторя ему, из магнитофона лилась песня Глюкозы: "а снег идет, снег идет"…
Если б можно было остановить эти мгновения, остановить саму жизнь…
— Сережа, давай станем любовниками на постоянной основе? — предложила я.
Он дернулся, словно я влепила ему пощечину, и ответил взглядом — уставился не добро, вглядываясь в мои глаза с каким-то акульим, злым прищуром.
— Любовниками? — усмехнулся желчно. Встал, постоял, нависая надо мной, и вдруг, вытащил из кармана брюк синюю бархатную коробочку, брякнул ее на стол и отошел.
— Что это Сережа?
Нет, я предполагала — подарок, но такой?…
На синем бархате лежало кольцо с огромным сапфиром в окружении брильянтиков. Такая огранка и чистота, замысловатость ювелирной композиции были достойны хранилищ Эрмитажа, но никак не моих пальцев. И стоило это сокровище, наверное, сколько не стоит и весь Сережин бизнес.
— Ты?…Откуда?…Мне?
— Нет, сам носить буду! — бросил он зло.
— Но, Сережа, это же?…Оно безумно дорогое.
— Не дороже денег. Что смотришь? Я его купил. Давно. Тебе. «Любовники»… Спасибо, Анюта. Значит, этот будет мужем, а я любовником? Правильно. Угу. А что? Очень удобно, правда? А себя-то ты как ценишь? Такое чувство, что я проститутку у «Кайзера» снял!…Нет, Анюта, я буду мужем! Я!
— Сережа, это невозможно.
— Почему?!
— Потому что мы родные!
— Да? — отвернулся, хлопнул ладонью по приоткрытой дверце антресоли, снова повернулся ко мне. — А кто будет знать? Мы можем уехать.
— Нет, Сережа. А как же Алеша? Андрей? И Олег, он очень ранимый, у него сейчас не самый лучший период.
— Хватит! Давай еще его пожалеем!
Я смолкла под его взглядом — жестким, холодным и раздраженным. Растерялась и испугалась. А он шагнул ко мне, присел и жарко, умоляя и одновременно сердясь на себя за это, заговорил:
— Анюта, я все продумал. Мы уедем, далеко, очень далеко. Я купил квартиру в Москве. Будем жить, где нас никто не знает. Там хорошие врачи, классные специалисты, много лучше, чем здесь. Бросим всех, все. Будем вместе. Ты и я, только ты и я! Тебе не о чем беспокоиться…Я все сделаю, только скажи — что? Только пожелай…
— Нет! Я не могу! Так нельзя!
Он уткнулся в мои колени и застонал. Пальцы впились в мои ноги, причиняя боль. Не столько — физическую, сколько — моральную.
Я видела, ему плохо, очень плохо. Я разбивала его мечту, уходила, а он не мог, не хотел с этим мириться, терпеть, воспринимать спокойно. Его звали Сергей, а не Алеша…
— Сереженька, мы не можем бросить ребят. Это не честно.
— А что честно? Что вообще в этой жизни — честно?!.. Как ты хочешь, а? Встречаться по великим праздникам, тайно трахаться, словно… Скрываться? Ну да, конечно. Почему, нет? Давай! Тебя сейчас к Олежику отвести? Или еще одну ночь мне на милость кинешь? Как собачке. Щенку! Ты этого хочешь, да, Анюта? "И чтоб никто не догадался"…
Его злая ирония, перемежающаяся с отчаяньем, была для меня больней, чем оскорбления Олега, чем ревность Андрея. Я физически чувствовала, как ему больно и горько, и не знала, чем помочь, что сказать. Я готова была завыть от осознания собственной ошибки, от ненависти ко всему миру и закричать в небеса: почему мы брат и сестра, почему?!!
